Роковая женщина Лу Андреас-Саломе - Мои статьи - Каталог статей - Персональный сайт Светланы Бугровой

Главная » Статьи » Мои статьи

Роковая женщина Лу Андреас-Саломе

Виктор Мазин Роковая женщина Лу Андреас-Саломе Тема моего доклада продиктована тем, что наша конференция посвящена российскому психоанализу и проходит в Санкт-Петербурге. Мое выступление посвящено Лу Андреас-Саломе, связывающей Санкт-Петербург с историей психоанализа. Однако я не историк психоанализа и не могу вдаваться в подробности ее невероятного жизненного пути, который начался на Дворцовой площади 140 лет назад. Речь пойдет об отношениях Лу Андреас-Саломе с психоанализом, о ее роли в психоаналитической теории, о ее нарциссизме и репутации «роковой женщины». 1. Нарциссизм Лу Андреас-Саломе и Зигмунда Фрейда Вероятнее всего, некоторые идеи Фрейда были известны Саломе еще в 1895 г., когда вышли в свет «Исследования истерии». Существует предположение, что впервые они могли встретиться в Вене еще весной 1895 года. Но совершенно определенно они встретились в сентябре 1911 года на 3-м психоаналитическом конгрессе в Веймаре. Примерно через год, 25 октября 1912 года Лу Андреас-Саломе приезжает в Вену обучаться психоанализу3. В течение полугода она посещает лекции Фрейда по субботам в клинике, а по средам заседания у него дома. Несмотря на то, что встретились современники (Саломе моложе Фрейда на пять лет) и близкие по духу люди, их взгляды настолько разнятся, что, можно сказать, это была встреча «оптимистки XIX-го века с пессимистом века XX-го» (Wilmers M.-K. 1987, p. XII). Их дружба продлится более 25 лет. Свидетельством ее станут: обширная корреспонденция (более 200 писем), дневники Лу Андреас-Саломе (отношения с Фрейдом с октября 1912 по апрель 1913 г., описанные в ее дневнике, будут опубликованы под названием «В школе у Фрейда») и многочисленные ссылки друг на друга в различных текстах. Последняя треть ее жизни отдана психоанализу. Вернувшись из Вены в Геттинген, она начинает заниматься собственной практикой, хотя сама никогда не анализировалась. Психоанализ становится «ребенком Лу» (Appignanesi L, Forrester J. 1992, р. 257)4. Лу Андреас-Саломе готова к обретению психоаналитического дара еще до встречи с Фрейдом. Этот момент в одном из своих писем Фрейду подчеркивает Абрахам. За несколько месяцев до приезда Саломе в Вену, 29 апреля 1912 года он пишет: «Никогда я не встречал человека, столь глубоко и тонко понимающего психоанализ». Ее способности к пониманию, а также ее возраст (она ровесница Марты Фрейд), позволяют Апиньянези и Форрестеру отвести ей роль «матери психоанализа», «доброй матери, чей жизнелюбивый оптимизм наполняет все ее сочинения, сфокусированные в первую очередь на женской сексуальности, любви, вопросах нарциссизма и сексуальных различий» (Appignanesi L, Forrester J. 1992, р. 241). Не только Лу Андреас-Саломе заочно знакома с психоанализом, но и о ее существовании знают в психоаналитических кругах. Знают не только благодаря ее дружбе с европейскими знаменитостями, не только благодаря ее исследованиям творчества Ибсена и Ницше, но знают и как писательницу, создавшую образы «новой женщины». Новые женщины Саломе отвергают плотские удовольствия ради духовного мира; они верят в освобождение сексуальности от брачных пут. В 1910-е годы Фрейда и Саломе связывает общий интерес: нарциссизм. Приходят они к этой теме, можно сказать, с противоположных сторон. Фрейда к нарциссизму приводят следующие источники: клинические наблюдения за парафрениками и гомосексуалами, антропологические исследования первобытной души и особенности инфантильного всемогущества мыслей. Саломе давно занята нарциссизмом, поскольку ее всегда интересовала тема любви, включая и любовь к себе. Можно сказать, что Фрейд обращается в своем исследовании к другим, Саломе же — к себе. Фрейд занимается вопросом как бы извне, Саломе — изнутри. Различается у них и подход к собственно мифу о Нарциссе. Если для Фрейда важен экономико-динамический аспект либидной нагрузки собственного образа, направленности сексуальной энергии на себя, то для Саломе Нарцисс видит не просто свой образ, но единение этого образа с окружающей его природой, то есть по сути дела отсутствие своего собственного образа. Она подчеркивает, что Нарцисс смотрится не просто в зеркало, но в «зеркало Природы», и потому видит не только свое отражение, но «себя как все». Лу Саломе ставит вопрос, который служит по сути дела аргументом в пользу, так сказать, синкретического Нарцисса. «Если бы он увидел только свой образ, разве не обратился бы он в бегство, вместо того чтобы застывать перед ним? И разве не охватывает его вслед за очарованием меланхолия?» (Andreas-Salome L. 1962, р. 8), задается она вопросом в своей работе «Двойная ориентация нарциссизма» (1921). Таким образом, свой отдельный образ для нее — объект, от которого нужно бежать, объект, порождающий меланхолию. Фрейда и Саломе занимают в отношении нарциссизма противоположные позиции. Если для Фрейда нарциссизм как формирование своего образа5 создает условия для идентификаций, для рождения субъекта, то для Саломе нарциссизм предполагает скорее не собирание себя, но растворение себя в окружающем, близкое деперсонализации самораспространение, отрицание границ своего образа. Нарциссизм выходит за рамки «Я», более того, выходит за пределы «любви к себе»: психотику, как пишет Саломе, «есть, что сказать по этому поводу, поскольку он утратил границы своего Я» (Andreas-Salome L. 1962, р. 8). Нарциссизм для нее — как бы маниакальное состояние любви к себе и окружающему миру. Лу Андреас-Саломе, можно сказать, вообще отождествляет понятия нарциссизма и либидо, откуда и соответствие двух направлений нарциссизма двум влечениям первой теории Фрейда — сексуальному влечению и влечению самосохранения. Интересно, что эта теория влечений разрушается, как известно, в силу введения им понятия «нарциссизм». Вопреки тому, что работа Фрейда о нарциссизме выходит в 1914 г., и, по меньшей мере, с этого момента оба влечения по своему направлению совпадают, новая дуалистическая модель появляется лишь с выходом «По ту сторону принципа удовольствия» в 1920 году. Если Фрейд объединяет два влечения в одно — влечение к жизни, то Лу Саломе в 1921 году объединяет их понятием «нарциссизм». Можно сказать, биполярный нарциссизм. Любви, направленной на себя, она противопоставляет «настойчивое чувство идентификации с целостностью» в связи с тремя феноменами: «объектной нагрузкой, ценностными суждениями и нарциссическими преобразованиями в художественное творчество» (Andreas-Salome L. 1962, р. 4). Объектное либидо по своему происхождению, подчеркивает она, является нарциссическим. Обращение либидо к объекту всегда оказывается связанным с переносом, а сам объект — всегда уже суррогатный объект. Происходящий процесс она называет «индивидуализацией объекта» (Andreas-Salome L. 1962, р. 9). Такой подход Саломе можно истолковать как с экономической точки зрения (нагрузка объекта всегда уже нарциссическим либидо), так и с антропометрической точки зрения (мы представляем объект таким, каким его представляем именно мы в связи с нашими особенностями восприятия, желаниями, антиципациями — в связи с антропным принципом). Здесь нам важно отметить одну особенность ее детского восприятия: Лу не могла поверить в то, что зеркало правильно отражает ее облик. Зеркало подчеркивает ту отделенность от окружения, которой она не чувствует. Когда Саломе смотрится в зеркало, ее поражает, что она видит лишь свое отражение, видит только то, что видит — только себя [Wenn ich da hineinzuschauen hatte, dann verdutzte mich gewissermassen, so deutlich zu erschauen, dass ich nur das war, was ich sah: so abgegrentzt, eingeklaftert: so gezwungen, beim Ьbrigen, sogar Nдchstliegenden einfach aufzuhцren] (Andreas-Salome A. 1951, S. 12). Вне зеркала она отказывается видеть ограниченность себя, отдельность себя от окружения. Зеркало не столько формирует нарциссический образ, сколько деформирует его. Эта нарциссическая неразрывность фигуры и фона, образа-и-окружения описывает, для нее, в первую очередь условия существования женщины. Цель женской любви, для Саломе, заключается в само-распространении, расширении границ собственного Я. То есть любовь к другому предполагает не, как у Фрейда, разворот либидо к объекту, но захват объекта нарциссическим либидо. Объект, по мнению Саломе, появляется, чтобы «разгрузить избыток любви, — любви, принадлежащей нам, а не отдушине» (Andreas-Salome L. 1962, р. 8), т.е. тому, на чем отводят душу. Границы «Я» не в состоянии сдерживать поток либидо. Женская экспансия нарциссического либидо противопоставляется, таким образом, мужской телеологичности объектного либидо. Если нарциссизм (вторичный) Фрейда предполагает снятие нагрузки с объекта, капитуляцию и регресс к первичному нарциссизму, то для Саломе нарциссизм связан с внешними объектами, с их захватом, их использованием в качестве экстерриториальных маркеров безграничности, маниакальности нарциссического состояния. Это присвоение объекта напоминает ей фагоцитоз амеб. Она пишет о том, что любовь — не растворение в другом, а собственное усиление вплоть до плодотворной избыточности [keine Auflцsung im Andern, sondern im Gegenteil durch seine Berьhrung ein Fruchtbar-Werden, eine Erstarkung bis zu fruchtbarem Ьberschuss. Denn unser Fruchbar-Werden selbst ist nicht mehr, wie bei der Amцbe, ein Selbstzerfall in Teilstьcke, sondern ebenfalls schon eine partielle Funktion, — ein Hцhenzustand der Absonderung, ein Ьberschuss-Zustand] (Andreas-Salome L. 1900, S. 76). Женщина, для Саломе, нарциссична по своей природе, и в этом ее совершенство, ее большая полноценность. Она устанавливает новый взгляд на женщину как на существо независимое и самодостаточное. В статье «Двойная ориентация нарциссизма» (1921) она пишет, что женщины развивают особую самодостаточность, которая позволяет им компенсировать социальные ограничения в выборе объекта. Функция нарциссизма, таким образом, — защитная. Фрейд в этом пункте, можно сказать, соглашается с Саломе: женщина сохраняет нарциссизм, в то время как мужчина его утрачивает и всегда испытывает по нему ностальгию. Саломе подчеркивает, что у женщин сильнее потребность быть любимыми, чем любить. Такой подход понятен в стратегии распространяющегося, отражающегося в других нарциссизма, однако противоречит самодостаточности. Мужчины любят таких женщин, т.е. женщин, которые требуют от них любви. Нарциссизм другого человека, пишет она, оказывается очень привлекательным для тех, кто отказался от части собственного нарциссизма и находится в поисках объекта любви. Подобным образом и шарм ребенка лежит в его нарциссизме, его самодостаточности и недоступности, также как и шарм отдельных животных, которых, кажется, совершенно не волнует наша забота о них, таких животных, как кошки или крупные хищники. Далее интересный момент: Саломе пишет о женщинах, которым не нужно ждать ребенка, чтобы продвинуться от нарциссизма к объектной любви. До пубертатного периода они чувствуют маскулинность и развиваются вдоль мужских линий идентификации; после завершения этого пути, достигая женской зрелости, они по-прежнему сохраняют страсть к мужскому идеалу, идеалу, который по сути дела представляет собой пережиток мальчишеской природы, которой они сами когда-то обладали. Отметим здесь два момента: во-первых, описываемый ею путь развития следует отнести именно к ее собственному психосексуальному развитию. Во-вторых, ее представление о том, что женственность «как таковая» может быть обретена только после пубертата, совпадает с представлениями Фрейда. Вернемся, однако, к кошкам. 2. Кошка и нарциссизм 2 февраля 1913 года в дневнике Лу Андреас-Саломе появляется история, озаглавленная как «ВИЗИТ К ФРЕЙДУ: НАРЦИССИЧЕСКАЯ КОШКА — ПОДАРОК ПСИХОАНАЛИЗА». Эта запись в дневнике может быть разделена на три фрагмента: введение, состоящее из двух предложений; собственно «случай кошки»; разговор о том, каким именно подарком оказался для Лу Саломе психоанализ. Итак, во «введении» она пишет, что на сей раз у нее состоялся особенно откровенный разговор с Фрейдом, который рассказывал ей о своей жизни, и даже разоткровенничался настолько, что поведал трогательную историю о «нарциссической кошке» [die reizende Erzдhlung von der «narzisstischen Katze»]. На первый взгляд, по меньшей мере, странно, что самыми интимными [allerpersцnlichsten] (Andreas-Salome L. 1983, S.88), по оценке Лу Саломе, оказываются отношения Фрейда с кошкой. Почему? Собственно, случай «Фрейда и кошки» представляет собой историю соблазнения, и его можно разделить на три эпизода. Вначале Фрейд, которого, как отмечает Лу Саломе, вообще-то мало интересуют животные, видит, как кошка забирается к нему через окно в святая святых — в кабинет и, спрыгнув с дивана, прогуливается между сверхзначимыми объектами из его коллекции древностей. Фрейда охватывают смешанные чувства: он напуган тем, что кошка может задеть драгоценнейшие статуэтки. Однако грациозное животное ничего не задевает. Следует вознаграждение, — Фрейд дает кошке блюдечко молока. Далее следует повторение этой истории. В результате повторяющегося действия — грациозно уважительной инспекции со стороны кошки/молока со стороны Фрейда — человек начинает испытывать возбуждение и восхищение. Животное платит ему безразличием, которое, собственно, и распаляет человека. Кошке не нужен человек. Человеку нужна кошка. Третья часть: кошка простужена. Человек за ней ухаживает, лечит. В завершение истории представлена картина мирной, игривой грации подлинного кошачьего эгоизма (Andreas-Salome L. 1983, S. 89). После описания этой истории, после слов о «подлинном эгоизме» Саломе пишет о том, что Фрейд пытается дознаться, что именно привлекло ее в психоанализе. Он просит ее поразмышлять над ее сходством с кошкой! Он хочет понять, что же она в ее нарциссически кошачьей самодостаточности хочет от него?! Является ли психоанализ для нее, подобно блюдцу с молоком для кошки, подарком, позволяющим погрузиться в бессознательные глубины? В своем описании (а ведь это именно ее описание!) Лу Саломе отождествляет себя с кошкой, что и делает эту историю самой интимной, наиболее интимной для нее. Эта история не только и даже не столько о Фрейде и кошке, сколько о том, как кошка Саломе плавно вошла в царство психоанализа6. Психоанализ для нее — подарок. Она получает психоанализ в подарок, получает подарок психоанализа [das Geschenk der Psychoanalyse]. Именно так и называется ее запись в дневнике, повествующая о кошке7. Чем же одарил психоанализ Лу Саломе? Что приводит ее к принятию этого подарка, к обретению психоаналитического дара? Вот лишь несколько троп, приведших Лу Андреас-Саломе к психоанализу: 1) Одна из причин ее обращения к психоанализу, как известно, — тревога за Рильке, который зависел от нее в своем невротизме. Рильке писал, что только Саломе знает, кто он такой; т.е. без нее он утрачивает свою идентичность. Он страдал от приступов страха, неконтролируемых депрессивных состояний, экзистенциальной тревоги разъединения души и тела. В свою очередь для Саломе Рильке был «чем-то реальным», т.е. человеком, в котором дух обрел свою плоть. Таким образом, мы видим здесь полное несовпадение представления Рильке о себе и представления о нем Саломе. Так или иначе, а Рильке позволил ей как бы вернуться в юность. С ним она обретает вторую молодость: в 35 лет она чувствует, что ей 18, и что она — целостное существо. Удивительно и другое: Рильке не только помогает ей обрести себя, но и обратиться к изучению ее собственной русской культуры. 2) Это обращение к русской культуре парадоксальным образом усиливает ее интерес к психоанализу. Во-первых, этот интерес связан с русским языком. Она пишет, что у русских сочетается «простота структуры и способность в определенных случаях описывать даже самые сложные вещи, используя все удивительное богатство языка, находя название самым сложным психическим состояниям». Во-вторых, она считает, что русские лучше поддаются «анализу» [leichter «analysierbar»], и объясняет это менее интенсивным вытеснением, чем у людей, принадлежащих более старым культурам [die Verdrдngungsschichten bleiben dьnner, lockerer, die sich bei дltern Kulturvцlkern]» (Andreas-Salome L. 1951, S.151). 3) Интерес к психологии и философии. В частности ее исследования в области женского, нарциссизма, сексуальности уже вплетались в психоаналитические исследования в этой области. 4) Стремление к самопознанию «естественным» образом приводит Лу Саломе к психоанализу. Психоанализ с его пафосом раскрепощения субъекта, освобождения его от иллюзий, с его сведением вместе познания и сексуальности не мог не привлечь ее пристального внимания. 5) Наконец, необходимо сказать и о роли самого Фрейда в истории этого обретения психоаналитического дара, в истории принятия подарка от Фрейда. В этой фигуре, наконец-то, сходятся два образа, которые прежде существовали отдельно — отца и учителя. Само понятие «подарок» в традиции Фрейда напоминает о следующей линии смещений/замещений: подарок — кал — пенис — ребенок. В новых «Лекциях по введению в психоанализ» Фрейд пишет: «Желание все-таки получить в конце концов долгожданный пенис может способствовать возникновению мотивов, которые приведут зрелую женщину к психоанализу, и то, чего она, понятно, может ожидать от анализа, а именно возможности заниматься интеллектуальной деятельностью, может быть часто истолковано как сублимированная вариация этого вытесненного желания» (Фрейд З. 1933, с. 378). Анальная эротика в связи с подарком подчеркивается и самой Саломе в книге «Благодарность Фрейду». Она указывает в ней на значимость понятий «давать» и «брать» в психоанализе. Ни в каких других отношениях эти понятия не бывают столь едины, как в психоаналитическом сеансе. Цель душевного путешествия — передать незнакомцу (аналитику) неизвестный пока для самого себя драгоценный дар, который в процессе передачи вдруг становится близким для обоих. С этим обменом, в котором дар дается не задаром, с этими отношениями между «брать» и «давать» мы сталкиваемся как в связи с нарциссизмом, подарком, даром и благодарностью, так и в связи с представлениями о роковой женщине. 3. Роковая женщина Когда Лу приезжает к Фрейду, за ней тянется слава самой известной роковой женщины из Центральной Европы. На чем основана эта слава? 3.1. Интеллектуальное братство Лу Саломе не привлекают обычные отношения между полами. Ее интерес лежит, по крайней мере на первый взгляд, в сфере интеллектуальных отношений. Как только ей предлагают любовное приключение или брак, она тотчас исчезает. В своих отношениях с мужчинами, таким образом, она обманывает как буржуазные, так и богемные предвкушения. В течение многих лет она мечтает о жизни в интеллектуальной братской коммуне. Эти фантазии напоминают нам о том, что Лу была младшей сестрой пяти братьев, что в каждом встречном мужчине она будет видеть скрытого брата [immer schien mir ein Bruder in jedem verborgen] (Andreas-Salome A. 1951, S. 43). Она была буквально окружена ими в детстве. Не удивительно, что впоследствии она воспринимает весь мир населенным братьями. Всю жизнь она будет сопротивляться моногамии, браку, положению домашней хозяйки и материнству8. Один за другим мужчины, предлагающие ей узы брака, будут получать отказ. Всю жизнь она будет уходить из семьи и ее воссоздавать. В своих сочинениях она подчеркивает, что в основе ее психологии лежит амбивалентность, объясняющая ее одновременное движение «к» и движение «от». Отношения Лу Саломе с мужчинами также характеризуются метафорой амбивалентности: «лед и пламя». Ее описывают как женщину, которая на мгновение загорается страстью, а затем остывает. Шведский психоаналитик, друг Лу Саломе, Поль Бьер описывает эту черту характера оксюмороном «холодная страсть». Она вспыхивает и тотчас гаснет. Одним из объяснений такого биполярного проявления чувств может быть следующее: холодность служит защитой от собственной привлекательности. Кроме того, подобная амбивалентность может быть результатом конфликта двух желаний: сексуального желания и желания интеллектуального признания. Интересно, что этот оксюморон появляется в тексте самой Лу Саломе. Она пишет: «Чем пламеннее фанатизм любви, тем холоднее воздействие ее искажений, — вплоть до схождения огня и холода в одном» (Andreas-Salome L. 1962, р.12). Идеей, скрепляющей коммуну, по ее представлениям, должна была стать интеллектуальная дружба. Источник этой дружбы — сублимированный нарциссизм: «оторвавшись от целей сексуального обладания, либидо способно на все, что только можно представить, и с сублимацией самого архаичного аутоэротизма оно приходит к переживаемому вместе смешению себя и мира» (Andreas-Salome L. 1962, р. 12). Любовь должна была скреплять ее отношения с «братьями», поскольку именно любовь, для Саломе, — основа познания9. Ее сексуальность направлена не на брачные отношения, но на интеллектуальных братьев. Ей необходимо постоянное смещение по кругу в своеобразной серийной полиандрии. Нарциссическая экспансия как будто должна вновь и вновь воссоздавать целостный образ спроецированного вовне тела. Целостность тела оказывается зависимой не от одного объекта-экрана, но от целостности экранирующего братского окружения. Верность одному мужчине, для нее, — неверность себе10, духовное рабство. Привязанность к объекту порождает тревогу. Только окружение создает ощущение целостности. 3.2. Целостность Женская сексуальность для нее всегда более совершенна, более целостна, менее подвержена агрессивным влечениям. Ее влечения направлены не на чужой внешний объект, но на свое окружение, на «свои внешние» границы, в конце концов, на себя. Женщина, для нее, «не стремится к чему-то недостижимому, бесконечному. Зачем ей это нужно, ведь она сама по себе уже цель?» (Leavy S. 1964, p. 23). Женственность, по Саломе, — то состояние, которое утратил мужчина. Телеологичность, телелогофалличность мужчины выворачивает его наружу. Он обречен на поиск утраченного объекта. Он всегда вне себя, в то время как женщина сохраняет себя в своем безобъектном нарциссизме. Именно женщина в формуле Протагора занимает место человека: женщина — мера всех вещей. Женщина, по Лу Саломе, целостна, завершена, живет в единстве духа, разума, тела и чувств. Мужчина же в большей степени дифференцирован, никогда не целостен, никогда не удовлетворен, всегда находится в движении, в поиске. Представления о целостности женщины, возможно, и повлияли на то, что Саломе начинает половую жизнь лишь после 30 лет. Только в связи с Рильке идеи братства соединяются с сексуальностью. Она пишет об этих отношениях, что это родственные отношения брата и сестры, но восходят они к тем мифическим временам, когда инцест еще не считался грехом. Длительное сохранение девственности, возможно, связано не только с инцестуозными желаниями, которые, по-видимому, всякий раз бессознательно вмешивались в ее отношения с другими («братьями» и «отцами»), но и тревогой за сохранение целостности. Она вспоминала, что еще в школьные годы восхищалась Жанной д'Арк и верила в великую силу девственности. Она и впоследствии уверена в том, что именно девственность позволяет девушкам быть интеллектуально продуктивными и даже проявлять героизм. Идея целостности противостоит идее неполноты, нехватки, кастрации. Анатомическая и дискурсивная нехватка приводят к компенсаторной репрезентации нарциссической женщины: экстравагантная физическая красота должна восполнить все знаки обнаруженной на стадии зеркала кастрации. В основе многих ее работ лежат рассуждения о сохранении целостности, гармонии, единства. Этот акцент усиливает ощущение, что у Лу Саломе были особенные переживания границ, если не сказать безграничности, собственного Я: ее пределы всегда распространяются за ее пределы11. Нарциссическая амеба, которую она описывает, действует как защитный механизм, позволяющий смещать эти самые пределы. Эти пределы подвижны как псевдоподии амебы. Нарциссическая стратегия призвана защитить Лу Саломе от традиционной гендерной идентификации через нехватку. Женский нарциссизм направляет ее к традиционному образу «идеальной феминности». В рамках классического психоанализа женский нарциссический выбор может включать в свою структуру любви к самой себе одновременно и любовь к другому, тому, кто способен любить ее. Женское нарциссическое Я, таким образом, может быть представлено как место образов других, «вместилище» Сверх-Я. 3.3. Понимание мужчин Окружение Саломе подчеркивает не просто ее интеллектуальные способности, но ее необычайные способности к пониманию другого человека. Они подчеркивают ее холодный, мужской, аналитический ум, пишут о том, что она пользуется не женскими, а мужскими средствами покорения мира. Она чувствует мужчин, и мужчины понимают в ней себя. Она — понимает. Влечение к обладанию [Bemдchtigunstrieb] устанавливает ее пределы, но при этом она постоянно сопротивляется присвоению себя. Она упрямо не желает оживлять чью-то мечту, быть такой, какой ее хотят видеть. Она хочет видеть себя/свое окружение. Она зеркально возвращает мужчинам содержание их фантазий и грез. Воспевающие ее поэты, писатели, философы всегда уже перед экраном. Они попадают в положение трубадуров и миннезингеров, песнь которых возможна только при условии «барьера, окружающего, изолирующего Прекрасную Даму» (Lacan J. 1986, p. 178). Ее можно назвать блестящим психологом, поскольку она, идентифицируясь с интересами своего окружения, моментально вникает в волнующие других вопросы. Ницше был поражен этой ее способностью проникать в суть самых разных проблем. Ее ум и способность к пониманию поразили в свое время Герхарда Гауптманна, Якоба Вассермана, Мартина Бубера, Франка Ведекинда, Артура Шницлера, Райнера Рильке и многих других интеллектуалов. В мае 1916 года Фрейд пишет Лу Саломе, что она по своей природе человек понимающий. Она обладает поразительным умением слушать. Способность к пониманию психических процессов другого, умение его выслушивать, для Фрейда, — принципиально важные аналитические черты12. Молчание, умение слушать, способность к пониманию действует как своего рода пустой объект, безобъектное вместилище, готовое к наполнению, как матрица13. Молчание, вслушивание работает здесь и как иллюзия удовлетворения желания, как молчаливое согласие, как пассивность, обнаруживающая мужское желание, как гарантия и поддержка этого желания. Активность женщины проявляется в идентификации с его желанием, и это разрушает логику отчуждения, которая правит патриархальными любовными отношениями. Психоанализ как дар непосредственно связан с умением слушать: аналитик как Другой — обеспечивает такое «присутствие», которое располагает себя в месте объекта желания, препятствующего формированию символического. Ответ со стороны Другого всегда оказывается неожиданностью. Другой никогда не возвращает любовь. Он служит экраном, поглощающим и отражающим любовь. Только в этой ситуации разрушения слов и ассоциаций и возникает, для Лакана, «молчаливое бытие» женской субъективности, манифестирующее себя как любовь, — как «подлинная» феминность. Для Лу Саломе, напомним, процесс познания сексуализирован,14 понимание основано на любви. Холодность и молчание в сочетании с горячей заинтересованностью в другом подобно экрану возвращают и репрезентируют мужское желание. Мужчина, сталкиваясь не с ней, а с отражением своего собственного желания, подобно невротику с навязчивыми состояниями, приходит в ужас от этого столкновения, от смертоносной встречи с собственным желанием. От встречи с собственным желанием, от встречи с самим собой могут возникнуть жуткие [unheimliche] ощущения. Это — встреча с собой, встреча со своей судьбой, с тем, что воспринимается как рок. Образ роковой женщины Лу Андреас-Саломе создается мужчинами, ее окружением. Ницше скажет о ее первом романе фразу, которая будет повсеместно сопутствовать ее репутации: «если уж этой девушкой движет не вечная женственность, то точно вечная мужественность». Такая проекция показывает, как в мужском зеркале (в данном случае в зеркале Ницше) она отражается как роковая женщина, как женщина, которая заставляет мужчину страдать, как женщина, которую невозможно остановить, превратить в объект. Она, как уже говорилось, всегда выходит за свои пределы, иначе говоря, она существо экстатическое. Здесь мы сразу вспоминаем скульптуру Бернини «Экстаз Святой Терезы» из церкви Санта Мария делла Виттория в Риме, скульптуру, которая представляет для Лакана мистический опыт и главный тезис в отношении женской сексуальности — «чувствую, но не понимаю»: женщина не может знать и не может понять, что такое ее субъективность, она способна, подобно Святой Терезе, только интенсивно переживать собственную сексуальность (Lacan J. 1975, рр. 70-71). Так Лу Саломе переживает свое «пламя», а ее холодность, «лед» предписаны не отказом от страсти, но ориентацией на потерянный объект любви. Формулой — «чувствую, но не понимаю» Лакан вслед за Фрейдом15, сближает феминное с животным, с кошачьим16. Мужчина же, подчеркивает Лакан, в своих попытках понять женщину, наталкивается только на собственные фантазии. Она не способна понимать вообще. Он не способен понять ее. «Нет никакой коммуникации как таковой», — пишет Лакан и, прибегает, похоже, к излюбленной метафоре и Фрейда, и Лу Андреас-Саломе — к образу амебы с ее смещающимися пределами, с ее «функцией псевдоподии» [fonction pseudopodique]: «в одноклеточном организме эта коммуникация схематически организуется вокруг вакуоли», которая занимает положение пустого «центра системы означающих», обуславливающего символизацию, означение «дара любви» (Lacan J. 1986, р. 179)17. В VII семинаре, в главе «Куртуазная любовь как анаморфоз» Лакан показывает, что объект желания может быть достижим только как частичный, косвенно, как бы со стороны; если мы смотрим на объект прямо, мы не видим ничего, кроме пустоты. Анаморфоз выполняет двойную функцию — функцию зеркала, на которое «проецируется идеал субъекта», и функцию «предела» (Lacan J. 1986, р. 181). Эти две функции у Лу Саломе и выполняет ее окружение. Говоря о своего рода временном анаморфозе как временном ритме в восприятии объекта, объект «достигается» только в акте переменного откладывания, исключительно как отсутствующая точка временной референции. Женская субъективность как объект мужского желания циклически создается через серию обходных маневров, приближений и потерь. Удовольствие возможно только как предудовольствие [Vorlust]. Любовь возможна только как любовь прерываемая [amor interruptus]. Удовольствие возможно только как удовольствие желания [le plaisir de desirer] (Lacan J. 1986, р. 182). Парадокс «откладывания» и становится для Лакана парадоксом куртуазной любви: в то время как «официальным» желанием любви считается желание сексуальных отношений с Прекрасной Дамой, на самом деле для мужского желания нет ничего более страшного, чем намерение со стороны Прекрасной Дамы осуществить это желание. На самом деле рыцарь ее сердца ждет от нее одного — нового приказа об «отсрочке» рокового приговора. 3.4. Роковая женщина при влечении к смерти Фигура Прекрасной Дамы воплощает одновременно и наслаждение, и его потерю. Именно из образа Прекрасной Дамы возникает популярный в эпоху модернизма травматический образ Роковой Женщины. Структура отношений с Роковой Женщиной такова, что никогда, ни при каких условиях мужчина не может добиться желанной встречи с ней: либо она остается недоступной навсегда, а он при этом страдает и, в конце концов, погибает, либо он добивается близости с ней, и тогда гибнут либо оба, либо любовь. Кажется, уже имя предписывает Лу Саломе функцию роковой женщины. Имя ее вызывает ассоциацию с фатальной фигурой Саломеи. Принадлежащее ей имя отца — Саломе — можно сказать, приписывает ей кастрирующую судьбу Саломеи, библейской танцовщицы с усеченной головой Иоанна Предтечи на блюде. Отметим здесь, что на титульном листе ее первого романа, «Борьба за Бога», ее имя, Лу, вытесняет имя ее отца (Саломе). Ее имя смещается и занимает место имени отца, а место ее имени занимает мужское имя Генри. Таким образом, мы сталкиваемся здесь не просто с мужской идентификацией, но с овладением позицией отца. Впрочем, нужно сказать, что мы не знаем, кому именно принадлежала инициатива переименования. Нам известно, что родные Лу потребовали не впутывать в ее сомнительную писательскую деятельность фамилию семьи. Однако также ясно, что сам псевдоним «Генри Лу» — продукт ее творчества18. Итак, мужчина не может добиться желанной встречи с роковой женщиной. Не может или не желает. Не желает встретиться с ней. Или со своим собственным фантазмом? Когда Рильке прощался с Саломе, он записал в ее дневнике следующие строки: Надо умереть, ибо ее знаю... Умереть от несказанного цветения улыбки. Умереть от ее легких рук. Умереть перед Женщиной. Понятие рок предписывает (мужчине) смирение, покорность, пассивность, даже мазохизм. Обреченность одновременно создает и условия вызова судьбе, и условия принятия своего собственного желания, ответственности за него. Обреченность, невозможность овладеть объектом вводит в отношения с роковой женщиной суицидальный аспект. И этот аспект возвращает нас к Нарциссу. Роковая женщина идет навстречу мазохистскому желанию, желанию включить смерть в проект отношений с женщиной. Здесь вспоминается знаменитая фотография, снятая в Люцерне: философы Ницше и Рэ запряжены в двуколку, а Лу сидит в ней с кнутом. В «Опыте дружбы» Саломе пишет, что идея композиции и выбор фотографа принадлежали Ницше. Однако ведь выбор этот сделан именно в рамках отношений между ним, его другом и Лу. В мазохизме неразрывными оказываются переживания любви и боли. Здесь мы должны вспомнить еще один эпизод из жизни Лу Саломе: «я узнала также и то, что рассвирепевшие от бешенства собаки, прежде всего, нападают на любимых хозяев. И я вспоминаю ужасающее убеждение во мне: я укушу папу, т.е. самого любимого» (цит. по Гармаш Л., с. 253). Агрессивность, как известно, является неотъемлемой функцией нарциссизма. Фигура Нарцисса представляет как эротические, так и самодеструктивные тенденции. Американский психоаналитик Харольд Стерн как-то иронично заметил, что Нарцисс умер оттого, что был настолько захвачен своим образом, что забыл о самосохранении, о пище. Лакан, в свою очередь, говорит о нарциссически суицидальной агрессии [agression suicidaire narcissique]. Агрессивность нарциссизма связана с тем, что целостность зримого образа устанавливается вопреки раскоординированной, разъединенной дезинтегрированности реального тела. Между воображаемым телом и телом «реальным» возникает агрессивное трение. Этот конфликт представлений всегда уже угрожает при нарциссической регрессии фрагментации, распаду образа тела. В случае Лу Саломе воображаемое тело не совпадает с нарциссически-зеркальным телом. Только целостность окружения Лу Саломе может противостоять ее дезинтеграции. Мужчин же из этого окружения как будто притягивает смертоносность нарциссизма, затягивает глубина, возникающая в разверзающемся пространстве между символической аурой роковой женщины и ее недосягаемой материальной реальностью. Ряд исследователей связывает эти жуткие ощущения с регрессией к мазохизму ребенка перед идеализированным образом жестокой и опасной доэдипальной матери. Страсти по роковой женщине обращены к ее прототипу — образу властной и всемогущей доэдипальной матери. Она оказывается в череде смертоносных образов, типа медузы, сирены, фаллической матери. Здесь уместно сказать о взгляде Лу Андреас-Саломе на отношения нарциссизма с объектом. Она подчеркивает, что объект не может угрожать нарциссизму, а вот нарциссизм вполне может представлять для объекта опасность. Вначале, пишет она, объект допускается лишь в качестве замещающего объекта, и по мере восхищения им объект исчезает из реальности (Andreas-Salome L. 1962, р. 11). Возможно, самым заметным наследием нарциссизма оказывается Я-идеал. Проекцией этого идеального образа и можно считать роковую женщину. Фрейд подчеркивает, что в любовной жизни мужчины нарциссическая женщина предоставляет случай вернуть утраченный нарциссизм. Восстановить состояние существования в безобъектном мире. Не удивительно, что мужской фантазм роковой женщины предполагает опасность самоуничтожения в любви. Этот фантазм демонстрирует отказ от агрессии, направленной на объект любви, объект подчинения. Он переводит в пассивно-феминную позицию, из которой мужчина приносит себя в жертву, чтобы удовлетворить объект, чтобы предотвратить его утрату. Таким образом, роковая женщина в фаллоцентричном дискурсе действует как необходимый элемент внутренней трансгрессии установленного порядка (Zizek S. 1999, р. 72), как мужская мазохистически-паранойяльная фантазия о сексуально ненасытной женщине, провоцирующей к насилию. Роковая женщина — проекция внутреннего механизма самоуничтожения. 3.5. Роковая женщина сегодня История ли все это? Или же мы обнаруживаем в каком-то виде эту модернистскую идеологему сегодня? Средневековую Прекрасную Даму сменила модернистская роковая женщина. Кто приходит ей на смену сегодня? Славой Жижек прослеживает эволюцию образа роковой женщины от классического жанра noir 1940-х до neo-noir 1990-х. Он отмечает, что в отличие от классического образа роковой женщины — неуловимой, призрачной, загадочной, новая роковая женщина проявляет ничем не прикрытую агрессию. Она может прямо вести своего героя на физическую смерть (Zizek S., 1999, рр.70-71). Она, добавим, может вести его на смерть, но может его и спасать, и возрождать. Ее наделяют всемогуществом. Сегодняшний мир идет по пути виртуализации, по пути экстериоризации психической реальности. В этой психоделической реальности постсовременного общества место роковой женщины занимает полиморфное, полифункциональное, готовое на любые подвиги существо, она может менять свою идентичность, она и фаллическая мать, и сын и брат в одном лице. Она может быть и Лу Саломе, и ее окружением19. И в этом отношении идеи Лу Андреас-Саломе важны для понимания феминности, нарциссизма, для психоанализа, гендерной теории и постфеминизма. Библиография Andreas-Salome L. 1900 «Gedanken ьber das Liebesproblem»//Die Erotik. Vier Aufsдtze. Berlin: Ullstein Sachbuch, 1992. Andreas-Salome L. 1951 Lebensrьckblick. Frankfurt am Mein: Insel Verlag (1974). Andreas-Salome L. 1962 «The Dual Orientation of Narcissism»//Psychoanal. Q., 31:1-30. Andreas-Salome L. 1964 The Freud Journal. L., NY.: Quartet Encounters. Andreas-Salome L. 1983 In der Schule bei Freud. Fall. Гармаш Л. 2000 Лу Саломе. Изд. «Урал LTD». Лакан Ж. 2000 Телевидение. М.: «Гнозис». Мазин В. 1993 «Словарное послесловие»//Браха Лихтенберг-Эттингер. Матричная пограничность. СПб.: Российский Этнографический музей, сс. 33-39. Молнар М. 1998 «О собаках и собачьих виршах»//Кабинет: Картины Мира. А. СПб.: Инапресс, сс. 38-46. Фрейд З. 1910 Леонардо да Винчи. Воспоминание детства. — М.: 1912. Фрейд З. 1914 «К введению в нарциссизм»//Я и Оно. Труды разных лет. Книга 2. Тбилиси: «Мерани», сс. 107-133. Фрейд З. 1933 «Продолжение лекций по введению в психоанализ»//Введение в психоанализ. Лекции. М.: «Наука», 1989. — С. 378. Appignanesi L, Forrester J. 1992 «Lou Andreas-Salome: "The Fortunate Animal”»//Appignanesi L, Forrester J. Freud's Women, pp. 240-271. Lacan J. 1975 «Dieu et la jouissance de La femme»//Encore, 1972-1973. P.: Seuil, pp. 61-72 Lacan J. 1986 «L'amour courtois en anamorphose»//L'ethique de la psychoanalyse, 1959-1960. P.: Seuil, pp. 167-184. Leavy S. 1964 Translator's Introduction//Lou Andreas-Salome The Freud Journal. L., NY: Quartet Encounters, pp. 1-27. Lichtenberg-Ettinger B. 1995 The Matrixial Gaze. The University of Leeds. Kjell R.S. 1999 Introduction//Fatal Women — Centre for Women's and Gender Research, Vol.11. University of Bergen, pp. 7-12. Rose J. 1982 «Introduction-II»//Feminine Sexuality. N.Y., L.: W.W.Norton&Co., pp. 27-58. Wilmers M.-K. 1964 Introduction//Lou Andreas-Salome The Freud Journal. L., NY: Quartet Encounters, pp. VII-XII. Zizek S. 1999 «Death and the Maiden, or, Femininity between Goodness and Act»//Fatal Women — Centre for Women's and Gender Research, Vol. 11. University of Bergen, pp. 55-78. Додати документ в свій блог або на сайт
1 2 3 4 5 Категория: Мои статьи \| Добавил: bugrova (03.02.2013)
Просмотров: 5709 \| Комментарии: 3 \| Рейтинг: 0.0/0

Всего комментариев: 0

Меню сайта

Друзья сайта

Поиск

Категории раздела

Мои статьи [142]