ПСИХОЛОГИЯ. ПСИХОАНАЛИЗ. ГРУППАНАЛИЗ.

 ВОСПРИНИМАЯ НЕПРОБЛЕМУ ВСЕРЬЕЗ

 

 

Существует мнение, согласно которому в настоящее время групповые аналитики находятся в положении, сравнимом с положением биологов в начале девятнадцатого столетия. Эрасмус Дарвин, Ламарк, Буффон, Чэмберс - эти люди были уверены, что произошла эволюция, несмотря на насмешки общественности и профессиональное противодействие, но им не дано было сделать большее, лишь поддерживать понятие эволюции как частное суждение, обсуждаемое среди маленьких групп подобно мыслящих индивидуумов. Их сдержанность была вызвана необходимостью найти адекватный причинный механизм. Они были уверены, что произошла эволюция, но они не могли понять, каким образом; и если кто-то желает, чтобы его принимали всерьез коллеги, не говоря уже о широкой публике, им - и нам - известно, что суждения должны основываться на чем-то большем, чем просто на иррациональной уверенности в своей правоте. 

Как групповые аналитики, мы знаем, что группы «работают», то есть, уверены, что большинство людей, которые входят в группо-аналитическую группу, по крайней мере, лучше выражают себя, чтобы иметь опыт (переживание). Однако, мы - до некоторой степени все еще в неведении относительно того, почему это должно быть так; относительно основного происхождения механизмов, создающих возможность изменения и роста в аналитической группе. Причиной для подобного высказывания является то, что у нас имеется в наличии очень широкий спектр потенциальных ответов, или механизмов от системных представлений до психоаналитической формы, то есть, можно сказать, от групповых теоретиков, с одной стороны, до склонных к анализу (аналитиков) с другой. Но что касается группового анализа, т.е. комбинации этих двух сторон, то я полагаю, что мы все еще находимся в поиске основного механизма, который будет обладать простотой, ясностью и, прежде всего, очевидным качеством, чего удостоился естественный отбор как фундаментальный механизм эволюционного изменения. Позвольте мне сразу оговориться, - у меня нет ответа; и в то же время я думаю, у нас всех уже есть частичные ответы на данный вопрос, в том, что каждый из нас ведет группы, по крайней мере, в рамках рабочей гипотезы, как то, почему опыт, который мы предлагаем, должен оказывать положительное воздействие на членов нашей группы. Но чего у нас нет, так это согласия, за пределами знания того, что, если мы ведем наши группы в традиции Фоукса, мы можем быть более или менее уверенными, что это будет полезно. Но почему? И как? Как так получается, что индивидуумам, которые коренным образом отличаются друг от друга по возрасту, полу, национальности и темпераменту, можно разрешать, а на самом деле потворствовать в пределах группо-аналитической модели, использовать свою неповторимую уникальность в качестве терапевтического арсенала, и до сих пор все еще рассматривать это как часть единой традиции, то есть группового анализа? Какой основной терапевтический механизм смог бы стать достаточно мощным средством для поддержания всех наших доводов? В этом документе я хочу попытаться разрешить некоторые проблемы, которые являются важными в попытке ответить на подобные вопросы. Таким образом, основным вопросом является «какова природа терапевтического процесса в группо-аналитической группе?»1 Хотя мы обычно задаем его как один вопрос, на самом деле он состоит из двух отдельных вопросов, которые логически отличаются друг от друга, прежде всего, один из них является соподчинённым, другой – содержащим. (Под этим я подразумеваю, что вопрос «Что у меня на завтрак сегодня?» занимает соподчиненное положение в любой возможной иерархии личных мыслей по отношению к вопросу «Есть в доме еда?», в том, что ответ на второй вопрос должно быть будет известен до того, как первый сможет приобрести смысловое значение). Я хотела бы перефразировать первоначальный вопрос о природе терапевтического процесса следующим образом:  Что обусловливает изменение? Что делает изменение терапевтическим? Здесь, «Что обусловливает изменение?» является соподчинённым вопросом, так как не существует терапии без изменения, но не любое изменение необходимо является терапевтическим. Что-то может меняться к худшему, или на самом деле изменяться совсем без значительного улучшения. Однако между этими двумя вопросами такое различие может оказаться незначительным, я полагаю, что это имеет далеко идущие последствия для наших взглядов по данной теме.  На имплицитном уровне мы привыкли судить о терапевтическом процессе как факторе, который вызывает, или инициирует, изменение в индивидууме. Следствием перефразирования нашего первоначального вопроса является полное изменение направления основного предположения. Я хотела бы выразить это следующим образом: терапия – это не то, что отвечает за инициализацию изменения в индивидууме, хотя конечно, это – то, что делает любое изменение изменением к лучшему. Фактор, вызывающий изменение, сосуществует с тем, что является терапевтическим в аналитической группе, но отлично от этого. Должно быть, у нас всех были пациенты, у которых быстро возникал терапевтический инсайт (понимание) без предъявления (создания) каких-либо эффективных изменений вообще. Напротив, существуют индивидуумы, у которых групповой опыт, включающий относительно немного аналитической интерпретации (трактовки), вызвал значительное изменение и рост. Поэтому реальное различие существует между инсайтом (пониманием) и изменением, конечно на практическом уровне; и это различие должно быть отражено на теоретическом уровне, если мы стремимся понять и использовать его значения. Отсюда и мое разделение этих двух различных элементов в качестве подмножества в пределах содержащего вопроса о природе терапевтического процесса. 

 Вследствие этого возникает предположение, что изменение является необходимым предварительным условием для терапии, а не терапия является необходимым предварительное условием для изменения. Изменение – это агаровое желе, в котором терапия, если хотите, может развиваться (совершенствоваться). 

Что же на самом деле вызывает изменение? Этот вопрос составляет основу данного документа, так как мы уже много знаем из многочисленных основных теоретических источников о втором вопросе, о природе процессов, или частичных процессов, которые позволяют изменению стать терапевтическим. Я думаю, что мы знаем меньше о самом изменении. Чтобы предпринять попытку продвинуть эти поиски немного дальше, позвольте нам попытаться взглянуть, как работает группа. Под группой я подразумеваю самодостаточную социальную систему, которую,, сформирована для осуществления за « какой-то период времени ряда операций и корректирующих обратных связей, с помощью которых проверяется, что разрешается и что не разрешается во взаимоотношениях до тех пор, пока естественная группа не становится системной единицей, действующей согласно специфичным для нее правилам и используя операции, которые обеспечивают качество коммуникации либо на вербальном, либо на невербальном уровне.»Теперь, в работе с семьями разрешается вхождение в саму систему, которая, по крайней мере, удерживает патологию, проявляющуюся в индивидууме, и пытается «изменить правила», которые ей управляют, активным и образным способом. В групповом анализе это, конечно, невозможно, и многие из нас пошли бы дальше, утверждая при этом, что это не желательно. Мы предпочитаем, чтобы стимул для изменения и его источник размещались в отдельном пациенте, а не в терапевте, однако врач позже способен изобретательно и изящно освободиться от системы, в которую он вошел. До сих пор у нас нет немедленного доступа к системам семей членов нашей группы, имея вместо этого только собрание простых представителей от каждой семьи. Однако мы вынуждены работать с тем, что нам предлагают. 

 Сторонники Общей Системной Теории говорят о Ps, или о «точке системы, в которой максимальное количество функций, необходимых для ее существования, сходится, и которая производит максимальное изменение с минимальным расходом энергии при модификации.» Как у групповых аналитиков, у нас действительно нет другого выбора, кроме как принять индивидуума, который представляется нам как фокальная или центральная точка патологической системы, в которой функции, необходимые для ее существования, сходятся. Он является единственной точкой связей (рычагов) в пределах своей собственной системы, которая нам доступна.

Если мы теперь продвинемся от теории к практике, мы сможем немного дальше попытаться проследить естественную историю вовлечения индивидуума в группу. Пациент приходит к терапевту со сложной проблемой: он попал в переплет, с несчастным браком, постоянные неудачи на работе, боязнь замкнутых пространств, это может быть что угодно. На самом деле он говорит терапевту: я не могу решить мою проблему; помогите мне. Врач отвечает: Присоединяйтесь к этой группе; это может помочь. Что это фактически подразумевает? Новый член ожидает, что подробно представит свою проблему группе, и воспользуется не одним, а множеством источников совета, одобрения и поддержки. На самом деле он обязан говорить о своей проблеме, однако поначалу он может это делать неохотно, потому что это его первое выступление (entree), его право на место в группе. Если он ничего не говорит, его, в конечном счете, спросят: «Почему он находится здесь?», и для привлечения внимания группы необходимо вызвать сочувствие, т.е. ответ должен, по меньшей мере, отражать суть представленной проблемы. Это - необходимая часть процесса инициирования, которая является конфессиональной стадией, формирующей доверие. Она обеспечивает выполнение нескольких краткосрочных функций: главным образом, представление новым участником себя не спрашивающим (supplicant), а просителем. В зависимости от стадии развития и степени зрелости существующей группы, можно выделить период, когда презентация проблемы (которую теперь я буду называть Проблемой) индивидуумом принимается группой, которая указывает на свое принятие посредством выражения сочувствия, совета, некоего сравнения и противопоставления со своими собственными Проблемами. Однако, спустя некоторое время, презентация Проблемы таинственным образом снижается. Существует ограничение по времени, в течение которого группа готова выражать свое отношение, и, возможно, новый член понимает, что «просто продолжая говорить об этом» ничего не меняет. Иногда оба эти чувства выражаются достаточно явственно. Во всяком случае, представляется, что на задний план выходит что-то, что на самом деле не является Проблемой, не тем, во что предполагал вовлечь себя пациент, когда он присоединился к группе – это уступает место страстному обсуждению и участию со сменой ролей, отношений и поведенческих (бихевиористских) связей, которые составляют систему самой группы. Поэтому наш индивидуум с Проблемой, представляющий собой центральную точку системы, внутри которой существует его патология или Проблема, осознает, что он все больше интересуется тем, что не является его Проблемой - или Непроблемой. Это краеугольный камень (основной принцип), на котором строится изменение в индивидууме.

Чем чаще возникает обсуждение Непроблемы и причастности (вовлечения) к ней, происходящего в самой группе, действующей согласно набору правил, «специфическими для нее одной», тем тверже становится эта альтернативная система и участие в ней нового члена. Именно через проявление внимания к Непроблеме индивидуум становится членом системы альтернативной той, в которой его симптом, как выражение его патологии, был генерирован и сохранен,- и сам по себе данный процесс, становление частью группы (в противоположность её посещению) достаточны, чтобы совершить изменение. 

 Группа Палаццоли (Palazzoli), в своей блестящей работе с шизофреническими семьями, выражает это таким образом: «Так как симптоматическое поведение является частью операционной модели, специфической для системы, в которой оно происходит, способ устранения симптома состоит в том, чтобы изменить правила». В группе, конечно, различие таково, что мы не можем изменять непосредственно правила, управляющие патологическими операциями индивидуума внутри его собственной системы, но мы можем вызывать изменение в индивидууме, делая его частью мощной альтернативной системы, в которой действует различный набор правил. Если это так, мы сможем увидеть любую попытку убежать из настоящего группы назад к знакомому ландшафту Проблемы как попытку зацепиться за операционную модель, и, следовательно, за правила, специфическими для системы, из которой возник пациент, и которая высветила и сохранила его симптом; и наоборот, мы сможем увидеть любое проявление интереса и участия, отраженных в делах группы, как шаг к вовлечению в альтернативную систему, предлагаемой группой, в которой правила, просто будучи другими, больше не служат для поддержания статус-кво. Если данная формулировка фундаментального механизма, лежащего в основе изменения, необходимое условие для терапии, обладает какой-либо аргументированностью, то она должна начать воздействовать на наше мнение относительно состава основной формы сопротивления в группе. Действительно, она теперь помещает его в противоположный конец спектра от типа поведения, о котором мы привыкли думать как о сопротивлении в организации (урегулировании) индивидуума. В целом, в индивидуальной работе у нас сохраняется тенденция сосредотачиваться на Проблеме, хотя, снимая с нее слой за слоем наслоения и обломки жизненного цикла, мы обычно пересматриваем ее относительно более фундаментального и первоначального смысла существования. Сопротивление со стороны нашего пациента – это его уклонение от данной задачи, и его нежелание согласиться с нашим анализом его различных злоключений и изменений. В группе мы делаем что-то совершенно другое. Наша первая задача как дирижера состоит в том, чтобы позволить группе отказаться от Проблем в пользу Непроблемы. 

 Поэтому мы рассматриваем возвращение к Проблемам как форму сопротивления терапевтической задаче, которая состоит в создании системы с собственными правилами и традициями поведения-коммуникации, которые будут функционировать в качестве альтернативы системе, из которой появился (возник) каждый индивидуум. Здесь необходимо подчеркнуто значение границ. Для того чтобы действительно быть альтернативной системой, группа не должна иметь никакой фактической связи с «нормальным» миром индивидуума, только через существование индивидуума самого в обоих окружениях. Чем точнее определены границы каждой территории, тем больше изменение в каждом индивидууме, поскольку он становится включенным в новую систему, и тем значительнее последующее «отсутствие подгонки» в характере его взаимодействия со старой. Зададим вопрос, способен ли каждый индивидуум стать частью новой системы, которая является группой? Мы уже знаем ответ на этот вопрос, хотя эта гипотеза может предусматривать более четкое логическое объяснение относительно того, почему ответ должен быть отрицательным. Есть индивидуумы из систем, как общественных (публичных) так и частных, которые могут явно или неявно запрещать, или, другими словами, считают невозможным изменение определенного вида или в определенном направлении. Пламенный марксизм может быть одним из примеров подобной общественной системы, и установившаяся паранойя примером частной системы; ни преданные марксисты, ни параноики не становятся хорошими членами группы из-за мощной и стойкой природы их системы происхождения (или первичной системы) которая переводит систему формирования (или вторичную систему) в позицию соподчинения.  Изначальный вопрос, на котором основывается выбор пациентов для группы, ставится относительно прямолинейно: является ли уже этот человек частью системы, которая мощнее, или даже столь же мощная, как и та, которую группо-аналитическая группа может создать? К счастью для наших пациентов, ответ почти всегда остается положительным. Сейчас выясним также основные причины для смешивания совокупности симптомов внутри группы, или, по крайней мере, типов патологии: два или три пациента с коллективной патологией или совокупностью симптомов могут объединиться, чтобы задержать или помешать развитию вторичной системы, необходимой для осуществления изменения в каждом из них. Совокупно, даже притом, что это может быть неосознанно, их системное 'напряжение' может быть больше того, которое может вызвать и выдержать группа.

Таким образом, выявляются две точки зрения к опыту группы. Во-первых, существует процесс самого изменения, возникающего в процессе, когда пациент становиться частью системы, которая отличается от системы, из которой он произошел. Во-вторых, есть терапевтическое преобразование этого изменения в изменение к лучшему. Поэтому внутри терапевтической группы изменение может стать ростом. Если мы принимаем эту гипотезу, мы можем представить ее как нашу первоначальную задачу создания и поддержания атмосферы, в которой возможна замена Непроблемы на Проблему. В течение этой замены, одновременно происходят две вещи. Во-первых, начинается процесс изменения, поскольку индивидуум становится включенным во вторичную систему, которая является группой. Во-вторых, конечно, Проблема все еще существует, но теперь она рассматривается на уровне метафоры, тема, к которой я вернусь позже.

Проблемой любого индивидуума, в Фоулкесианском (Foulkesian) смысле, является его «Групповая Проблема» и она присутствует через импортирование ее пациентом в скрытой форме в группу. Таким образом, как дирижеры, мы не можем помочь, но можем приобрести определенное понятие об операционных образцах, и, следовательно, правилах, которые управляют первичной системой индивидуума, так как посредством многократных перенесений, которые возможны внутри группы, пациент будет добиваться изо всех сил еще раз воссоздать свою «Групповую Проблему». Отчасти он не может помочь себе: он ведет себя согласно системным правилам, которые надолго определили его ожидания и поведение, и с которыми, каким бы несчастным ни был, он, по крайней мере, полностью дома и поэтому в безопасности. Также до некоторой степени, есть имплицитное сообщение дирижеру, что оценка пациента правильна, согласно ей он представляется беспомощным, поскольку события принимают очертания и форму, с которыми он долгое время знаком, так что он может демонстрировать свою абсолютную безупречность перед лицом злобного мира. Конечно, неизбежно, что до определенной степени, до которой индивидуум является ответственным за свою собственную Проблему (то есть степень, до которой она существует внутри поврежденных, искаженных или окаменелых частях души), она проявиться в поведенческих операциях и актах коммуникации, в которых он участвует внутри группы. Существует ли тогда противоречие свойственное потребности работать над собственной невротической Проблемой индивидуума (в любом виде) фактически не работая против создания альтернативной системы, которая является задачей дирижера способствовать развитию и поддерживать? Хотела бы предложить аналогию озеленения. Столкнувшись с хаотической и разоренной клумбой, садовник может либо потратить время, занимаясь корневыми системами сорняков, которые паразитируют на его отдельном участке, либо, принимая альтернативную стратегию в целом, он может использовать почвенный покров между растениями, которые он хочет сохранить, и позволить новому и здоровому росту вторгнуться на территорию, первоначально занятую сорняками. Оба подхода едины в одном, что сорняки являются нежелательными, но подход к искоренению проблемы радикально отличается друг от друга: один предполагает прямое нападение, другой выращивание альтернативных элементов здорового роста, которые просто начинают занимать вражескую территорию. Внутри данной аналогии, группы, предполагающие замену Непроблемы на Проблему, используют скорее почвенный покров, а не прямую стратегию прополки.

Внутри самой группы существуют процессы, которые будут работать на обмен Проблемы на Непроблему. Одним из них, конечно, является то, что конкурирующий (соперничающий) индивидуум заявляет о своих притязаниях на время и внимание, что подтолкнет группу к сосредоточенности на отношениях, которые имеют равную валентность для всех, а не является собственностью отдельного индивидуума.  Другое решение проблем конкуренции – использование режима разделения времени - Сейчас ваша очередь быть пациентом, то есть говорить о Проблеме, и это - то, что может быть положительно принято группой, которая работает ниже оптимальной силы в количественных показателях или на уровне возбуждения группы («эмоциональная температура» группы). Это - положительная функция наличия в группе семи или восьми, которым нравятся возможности режима разделения времени, воспринимаемого как способа переговоров с конкурентами, поскольку, хотя это - возможное решение, это бесконечно менее действенно того одного, который воспринимает общественную Непроблему в качестве центральной. Однако в режиме разделения времени может наблюдаться парадоксальный эффект: традиционно это - пациент «этой недели», который чувствует, чтобы извлечь выгоду из того, что он является центром сочувствующего и сопереживающего внимания группы, и часто возникает откровенная зависть со стороны тех, кто хотел бы оказаться в этом привилегированном положении. Однако восстановленный реципиент (получатель) может чувствовать, это - мое утверждение, что именно те, кто активно сосредоточился на понимании и разъяснении Проблемы своего коллеги, извлекают наибольшую выгоду от операции. Именно в них, если хотите, почвенный покров пустил наиболее активные корни и распространяется в них таким образом, что их первоначальный центр наиболее явно обменивается на альтернативные отношения и подходы, которые формируют групповую систему.

Используя Непроблему в отношении группы, я не подразумеваю, что проблемы, страсти и беспокойства, которые появляются в пределах и как функция деятельности группы, являются менее значимыми или проблематичными, чем те, которые привели каждого индивидуума в группу, вообще. Если они собой представляют нечто большее, пока они неизбежно содержат внутри на одном уровне метафорическом, или переносимом, подтверждение из семи или восьми первоначальных Проблем в форме группы. Что я говорю однако, - то, что центр отношения (беспокойства) в оптимально функционирующей группе будет общим и относительно равновалентным для всех членов, а не специфического отношением (беспокойством) к только одному индивидууму. Проблема группы, полностью изменить направление предмета пристального внимания, является Непроблемой индивидуума или, определенно, что он бы воспринял в качестве Непроблемы на входе. 

 В резюме, поэтому, задача терапевта состоит в том, чтобы позволить каждому члену своей группы стать частью альтернативной системы, которая является групповой собственностью. Однако сам акт стимуляции индивидуума к вхождению в группу может пониматься как парадоксальный в том, что каждый знает, что его проблема будет отдельной, что многочисленная группа не позволит ему долго разглагольствовать, пока он не будет включен в состав группы. Таким образом, посыл (сообщение) таков: воспримите свою проблему всерьез – стоит присоединиться к терапевтической группе, чтобы делать так. Но результат присоединения к группе таков, что представление симптома – это то, что привлечет минимальное количество внимания группы, и что замена групповых интересов (беспокойств) на интерес индивидуума будет тем, что инициирует изменение в новичке. Существует, конечно, огромное давление, созданное в индивидууме непонятным отделением его от центра, основного элемента его жизни, его Проблемы. Иногда он вспылит в расстройстве по поводу того, что никого не заботит его Проблема, о том, что эта группа является очень хорошей, но ей все равно насколько его жизнь ужасна. Но на определенном уровне группам «известно», что прямые нападки на Проблему неэффективны и терпят и принимают (выдерживают) такие нападения как часть процесса, в котором заняты все члены[1]. Существует еще одно парадоксальное достоинство группы. В то время как она является сама по себе местом комфорта, или, по крайней мере, сдерживания, в то же самое время forts et origo той поддержки невидимо, неосязаемо и, в конечном счете, недосягаемо. Индивидуальные члены пытаются разными способами обнаружить это друг в друге, прежде всего, конечно, в дирижере, но попытки слиться с одним или другим из этих предполагаемых источников комфорта и удовольствия неизменно вызывает разочарование; истинным источником является непосредственно группа и никакой ее отдельный член, и даже дирижер, не являются группой.  Такое состояние напряженности, постоянное ощущение того, что так близко и все же так далеко, является, по нашему мнению, чрезвычайно мощной силой, обязывающей индивидуума активно искать другие способы достижения своей цели слияния с этим окончательным источником силы и любви – будь то мать, отец, транзитный (переходный) объект (цель), и многое другое, что группа может представить. Творческая напряженность, которая возникает при этом в индивидууме, возможно, поддерживает процесс изменения, приведенного в движение через присоединение к группе, на сей раз скорее добровольно, чем вынужденно, так как индивидуум ищет способы достижения состояния слияния, или полной близости, из которого он возник в начале и к которому он может возвратиться окончательно и навсегда только после смерти. 

 Хотелось бы теперь рассмотреть природу (характер) игры, и что мы под этим подразумеваем. Надеюсь, то, что сначала может показаться отклонением от моей главной темы, в конечном счете, послужит ее усилению. Игру легко распознать, трудно определить. Однако, мы должны уметь делать различие между игрой как показателем здоровья, и игрой как причиной здоровья (что-то подобное я рассматривала подробнее где-то еще), так как кто-то просматривает большое количество захватывающих трудов терапевтов различных теоретических убеждений по теме игры и остается с нерешенной проблемой; кто-то постоянно путает природу и функции игры. В игре должна быть некая уникальная особенность, которая делает ее ведущей к здоровью, а не просто является одним из способов описания здоровья. Кроме того, более ясное рассуждение о некой уникальной особенности, которая имеет специфическое отношение для нас как терапевтов, можно встретить у Винникотт (Winnicott): «Психотерапия действует на пересечении двух областей игры, как таковой пациента и как таковой врача. Психотерапия имеет отношение к двум совместно играющим людям. Результатом этого является то, что, если игра не возможна, тогда работа, проделанная терапевтом, направлена на установление природы (в противоположность функции) игры, которая является существенной для опыта группы. Предлагаю для помощи обратиться к тем, кто работает в других областях - этологам, социологам и антропологам, – помня о различии, сделанное Фрейдом: «Обратная сторона (противоположность) игры - не серьезное занятие, но - действительность».  Как человек сообщает, является ли поведение «подлинным» или показным (игровым)? Кажется, существует два основных источника информации, в пределах которых возможно множество сложных и тонких вариаций: первый - отсутствие сигналов, определенно связанных с контекстом неигры, в котором происходит поведение (отсутствие, скажем, изменения цвета кожи, или постоянного контакта глаза); и второй - присутствие сигналов, которые являются специфичными для контекста игры. В нашем случае, наверно расширенные глаза и поднятые брови, которые сопровождаются улыбкой. Эти весьма ритуализируемые формы общения, социальные сигналы, являются сигналами о природе (характере) последующего общения.