Л.М. Огороднов
Покаяние и чувство вины:
опыт агиодраматического исследования
Жанр этой статьи – «case-study», изучение
случая. Мы увидим, как с течением времени углублялось и изменялось отношение к
чувству вину у одной из участниц агиодраматической группы. Но прежде несколько
слов о том, что такое агиодрама.
Агиодрама (от.
греч. «ἅγιος» - святой и «δρᾶμα» -
действие) – это психотерапевтическая техника, использующая в качестве основного
инструмента психодраматическую постановку жизненного пути и духовного подвига
православных святых. Участник, желающий быть протагонистом, выбирает житие
святого, которое он хотел бы изучить, и на время сессии входит в роль этого
святого. Для участия в агиодраме не обязательно быть православным, но одним из
правил агиодрамы является строгое следование тексту жития и православному его
контексту. Другими словами, у протагониста есть простор для творчества, но он
ограничен рамками канонического Православия. За соблюдением этого правила
строго следит ведущий. Добавлю, что агиодраматическая группа – это сугубо
психотерапевтическая группа, христианизация участников не является ее целью.
Ольга участвовала в
нескольких моих проектах и раньше, поэтому отважно приняла участие в пилотном
(исследовательском) агиодраматическом цикле, и уже на третьем занятии вызвалась
быть протагонистом. Затем она в течение девяти месяцев с перерывами посещала
наши занятия. За это время она была протагонистом в общей сложности четыре
раза. Статья построена на основе интервью, которое я взял у Ольги спустя год после
последней работы и ее впечатлений, публиковавшихся в течении того времени,
когда она посещала агиодраматическую группу. Текст интервью выделен, остальной
текст представляет собой мои комментарии.
Соотношение Покаяния и
чувства вины неоднозначно. Для Покаяния необходимо осознание своих поступков
(шире – мыслей, чувств и способа оценки ситуаций в целом) как греховных. Грех
же принято отождествлять с виной перед Богом, возникающей вследствие нарушения
заповедей. Ориентируются при этом почему-то на католическое и протестантское
восприятие греха. Поэтому прежде дальнейших рассуждений, надо определиться с
тем, что понимается под грехом в Православии.
Поскольку Православие на Руси
было принято из Византии, имеет смысл отталкиваться от греческого понимания греха.
По-гречески грех, αμαρτία (звучит
как «амартия») означает «промах мимо
цели». Обобщенно, грехом является все, что мешает общению человека с Богом, тем
самым нарушая целостность человека. Такое состояние рассматривается как болезнь, от которой требуется исцеление, то
есть буквально – восстановление целостности, попадание в цель. Исцеление
происходит в Таинстве Покаяния, о чем прямо говорится в чине исповеди: «Внемли убо: понеже бо пришел еси во
врачебницу, да не неисцелен отыдеши. - Итак, будь внимателен, – ибо ты пришёл в
лечебницу – чтобы не уйти тебе не исцелённым».
Чувство вины может являться
симптомом этой болезни отпадения от Бога, но может и само по себе быть
препятствием к богообщению. Можно сказать, что чувство вины конструктивно в той мере, в какой оно ведет к осознанию
греха как препятствия к общению с Богом.
Я вижу два полюса отношения к
чувству вины. Первый – полное отрицание
ценности вины, и тогда цель терапии – избавиться от нее любой ценой. К
сожалению, такой подход часто встречается в психотерапии. Второй полюс – та точка
зрения, которая ставит знак равенства
между чувством вины и голосом совести. Такой взгляд преобладает у людей
верующих, но далеких от психотерапии. Обе крайности в работе с живыми людьми я
считаю неприемлемыми.
Разберемся на воображаемом примере. Украл я, предположим, у соседа корову. Тем
самым я: виноват перед соседом (психологическая роль); преступил закон общины
(социальная роль); нарушил Господню заповедь (трансцендентная роль). Пусть
теперь я соседу цену коровы отдал, повинился, он меня простил; полгода
бесплатно пас общественное стадо; на исповеди искренне покаялся. Причин быть
виноватым, вроде бы, нет. А вина не отпускает.
Я тут вижу два варианта. Вина может быть тут голосом совести, если, например, был
иной мотив кражи чем не тот, в котором я повинился. Украл я из зависти к
соседу, а повинился, как будто украл с голодухи. Зависть, стало быть, осталась
нераскаянной, и вина об этом мне напоминает. Покаюсь в зависти – вины не будет.
Второй вариант – иррациональная вина. В детстве отец ушел из семьи, а я, 5-ти
летний мальчик, воспринял это как свою вину – я плохо себя вел, вот он и ушел.
Или кто-то из родителей умер, потому что я кашу плохо ел. С тех пор все, что я
делаю, сопровождается чувством вины. А уж кража – это такой удобный повод спроецировать на нее
чувство вины, что лучше и не придумаешь. И вот, теперь я неизбывно виноват
перед соседом, обществом и Богом. Ни о какой совести тут речи не идет, здесь
нет нераскаянного греха. Но в результате генерализации чувства вины я сам себя
отлучаю от соседа, общества и Бога.
Соотношение Покаяния как пути
к Богу и чувства вины как препятствия на пути к Богу мы рассмотрим на примере
Ольги. Ольга – практикующий психолог, мать троих детей, свое вероисповедание
определяет как христианское, но не церковное. Отношение к Покаянию у нее
соответствующее:
ЛО: Покаяние – это
Таинство, обряд, немыслимый вне Церкви. Ты о нем знаешь, но не исповедуешься.
Кураев приводит пример: это все равно, что ты тонешь, находишься под водой, при
этом знаешь, что вон там есть шланг с кислородом, но им не пользуешься.
Ольга: Почему-то,
чтобы воспользоваться этим шлангом, надо быть уверенной, что там кислород, а не
газ какой-нибудь. У меня есть сомнения, что там кислород.
ЛО: Ага, а когда
уже совсем задыхаешься, тогда ты уже готова рискнуть? J
Ольга (улыбается): Да, я такая .
Агиодрама «блаженная Ксения Петербургская»:
«Дети! храните себя от идолов» (1 Ин. 5:21)
История Ксении Петербургской
оказалась настолько назидательной для меня как для ведущего, что, несмотря на
то, что со времени ее постановки прошли годы, в течение которого мы поставили множество
агиодрам, она остается для меня одним из самым ярких переживаний. Расскажу о
ней по порядку.
Житие для постановки выбрала
Ольга. Ксения жила в 18 веке, как можно догадаться, в Санкт-Петербурге. Она
была замужем за певчим придворного хора по имени Андрей Федорович Петров, и в
26 лет овдовела. На похоронах она появилась в одежде мужа и просила называть ее
Андреем, уверяя окружающих, что умерла Ксения. После этого она продала свой
дом, раздала имущество и в течение более 40 подвизалась юродивой на улицах
столицы близ Смоленского кладбища. Примечательно, что родственники пытались
оспорить волю Ксении, объявив ее душевнобольной, однако экспертная комиссия,
состоявшая из врача и начальства ее мужа, признала ее здоровой. В житии описаны
многие деяния Ксении и чудеса, случавшиеся по ее молитве.
Мы договорились с Ольгой, что
поставим три сцены: о том, как Ксения переживала смерть мужа; о том, как
юродивую обижали неразумные мальчишки и том, как она тайно молилась ночью в
поле за городом. Агиодраматические сцены в такой последовательности, как мы
думали, раскроют важные составляющие юродства как религиозного подвига:
принятие решения о добровольном безумии Христа ради, отношения юродивого с
миром и тайное благочестие.
Однако в постановке, как мне
казалось, с самого начала все пошло не так. Первой сценой была сцена разговора
с умершим мужем. Андрей Федорович говорил о том, как ему плохо, и тянул Ксению
вниз, под землю. Основным его посланием к ней было: «Иди за мной!». Ксения
умирать вовсе не хотела, однако отказ следовать за мужем сопровождался
всепоглощающим чувством вины. Компромиссное решение – остаться среди живых, но
отказаться от своей жизни – было логичным с точки зрения разрешения внутреннего
конфликта между страхом смерти и чувством вины. Образовалось вполне
структурированное безумие – попытка прожить жизнь умершего мужа, доделать то, чего
он не доделал. Но в нем не было самого главного – посвящения себя Христу. Мы
увидели, как несчастная женщина сходит с ума от горя, но ничего не узнали о
том, как становятся юродивыми Христа ради. Не внесли ясности и последующие
сцены. Оскорбления со стороны глупых мальчишек перестали быть интересны и
протагонисту и группе, и мы сразу перешли к сцене тайных молитв.
Тайное благочестие – частый
мотив в житиях юродивых. Прикрываясь безумием, юродивые совершают самые
нелепые, непристойные, а иногда и богохульственные поступки. Перебить на рынке
посуду у торговцев, зайти голым в женскую баню (Симеон юродивый) или даже
запустить камнем в чудотворную икону (Василий блаженный) – поступки для
юродивых не редкие. Целью их является поношение от людей, необходимое юродивому
для борьбы с гордыней, и символическое обличение духовной нищеты окружающего
мира. От обычных городских сумасшедших юродивых Христа ради отличает именно
тайное благочестие, их молитвы совершаются наедине с самим собой. Так же
молилась и Ксения, уходившая для этой цели за город.
Однако в нашей драме о
благочестии не было и речи. Я попросил Ольгу не молиться, а лишь рассказать,
чему будет посвящена молитва. Однако протагонист упала на колени и начала
громким голосом, с модуляциями настоящего безумца декламировать «Богородица,
Дево, радуйся!» Сцена была душераздирающая, группа опешила. Впоследствии
участники, наблюдавшие эту сцену, отметили, что молитва была обращена…под
землю.
Мне было очевидно, что в этих
двух сценах мы работаем не с образами из жития святой Ксении, а с переживаниями
Ольги, связанными с потерей близкого человека. В психодраме мы часто
встречаемся с подобной ситуацией, однако для обычной в таких случаях работы
требуется довольно много времени, которого у нас не оставалось. Нужна была
символическая фигура, дающая протагонисту право оставаться в живых, не чувствуя
за это вины. Я спросил Ольгу, кто ей может в этом помочь, и ей пришел в голову
образ дерева. Мы выбрали участницу группы на эту роль, и с ее помощью завершили
психодраматическое действие.
Работой я был очень не
доволен. Она мне казалась неудачной и как агиодрама, и как классическая
психодраматическая работа с горем. С точки зрения агиодрамы, мы ничего не
узнали о юродивости Христа ради; с точки зрения психодрамы, мы вышли на тему
потери, но Ольга не получила новых ролей, которые помогли бы ей с ней
справиться. В общем, я оценивал состоявшуюся агиодраму как провальную… до тех
пор, пока через три дня на форуме моего сайта не появился рассказ Ольги о ее
переживаниях после драмы.
Ольга: Мне не давало
покоя, что Андрей умер без покаяния и почему Ксения взяла его имя. Почему-то
захотелось узнать про св. Андрея, имя которого приняла Ксения и я нашла житие,
оказалось, он тоже был юродивым. Там есть сцена, когда хоронят сановника, ему
почет и уважение, а Андрей видит, что этот человек убийца, насильник и вор, и
вокруг пляшут радующиеся бесы, которые его сейчас в ад утащат. Мне очень
захотелось, пока я читала, чтобы Андрей его отмолил, но этого не произошло…
Сначала это было мучительно, а потом вдруг все в моей драме встало на свои
места. Я поняла, что Ксении в те три дня, что прошли между смертью и похоронами
мужа, открылись какие-то страшные его грехи, такие, что просто отмолить их было
нельзя, и она приняла юродство, чтобы его спасти. Как мне стало легко!
Чтобы оценить понимание,
посетившее Ольгу, нужно вспомнить о теме этой статьи – покаяние и вина.
Сосредоточившись в драме на переживании горя, мы обнаружили всепоглощающую вину
протагониста в роли Ксении, поняли ее как вину перед умершим, и упустили
подсказку, существующую в житии и прямо указывающую нам на мотивацию святой: «Посему,
дабы спасти своего мужа, Ксения отказалась от всех благ мира, отреклась
от звания и богатства и более того, от себя самой, она оставила свое имя и,
приняв имя супруга, прошла под его именем весь свой жизненный путь, принеся на
алтарь Божий дары всеспасительного подвига любви к ближнему».
Приписав святой
несуществующее чувство вины перед мужем, мы лишились мощного инструмента,
который позволил бы нам уже в драме справиться с чувством вины протагониста.
Однако озарение, настигшее Ольгу спустя три дня, все «поставило на свои
места»: акцент сместился с вопроса «как мне пережить смерть мужа?» на вопрос
«как мне спасти мужа?», с психологической роли на духовную, трансцендентную
роль.
Понять, как это произошло, и
какие последствия принесло это изменение в жизнь Ольги, нам поможет интервью.
ЛО: Ксения Петербургская,
исторически третья драма пилотного проекта. Какие сцены ты помнишь, что было
самым ярким?
Ольга: Самое яркое –
это то упорство, с которым я шла в этой агиодраме, не обращая на тебя почти
никакого внимания. Обычно я прислушиваюсь к тому, что говорит ведущий, надеюсь
на то, что в сложной ситуации он поможет найти выход. Тут я шла как шла…
ЛО: … шла, как
слепая, и свалилась в яму.
Ольга: Да, и яма была
очень реальной. Если смотреть на эту драму спустя полтора года, то это,
конечно, была тема моих взаимоотношений с матерью. Мы с матерью были связаны всю жизнь, и это
была ее потребность в первую очередь. Родив меня в 42 года, она села дома и
видела смысл жизни в воспитании и жизнеобеспечении второго ребенка. Вся моя
жизнь принадлежала ей до подросткового возраста, а потом я начала ей врать,
чтобы защититься от этого. Я подсовывала ей придуманные истории о себе, и таким
образом защищала себя настоящую, какой мама меня не принимала. Когда мама
умерла, у меня было состояние, как будто я потеряла себя. И хотя на момент
драмы со смерти матери прошло уже 12 лет, все, что связано с темой смерти и
разделения, для меня было болезненным. При этом, как мне кажется, все завершено
и с точки зрения работы горя, и с точки зрения зависимости от матери.
ЛО: Ты хочешь
сказать, что все было завершено к моменту агиодрамы?
Ольга: Нет.
ЛО: Завершилось на
самой агиодраме?
Ольга: Не знаю. Могу
только сказать, что на последней моей агиодраме, которая была около года
спустя, было совсем другое понимание и ощущение не только ситуации, связанной с
потерей, но и вообще устройства мира.
ЛО: Получается, на
агиодраме про Ксению мы в символической форме работали с фигурой твоей матери?
Ольга: Если ты имеешь
в виду, что я воспринимала мужа Ксении, Андрея, как фигуру, замещающую мою
мать, то да. «Яма» была как раз была в этом месте, именно здесь меня надо было
вытаскивать.
Итак, фигурой, которая в
агиодраме замещала мужа Ксении, Андрея, была мать протагониста. Мы видим
затянувшееся переживание горя, связанное с чувством вины. Это чувство часто
появляется в связи с потерей близкого человека («если бы я был рядом, этого не
случилось»), и Ольга действительно корила себя за то, что в свое время не
сообщила матери о смертельном диагнозе.
Однако 12 лет остро
переживать из-за смерти матери – это слишком, такой срок для любого
психотерапевта является ясным указанием на то, что естественному гореванию как
внутренней работе, направленной на принятие потери, что-то мешает. В данном
случае этим препятствием было то, что Ольга с рождения была обязана матери
всем, ее жизнь должна была принадлежать матери, а любой бунт против непосильных
материнских ожиданий оборачивался глобальной виновностью. После смерти матери
сформировалась патовая ситуация: для оправдания своеволия теперь нужно было
последовать за матерью (жизнь-то принадлежит матери), но помирать, однако, не
хотелось. В результате Ольга стала впадать в ступор, в состояние «ни жива, ни
мертва» в любой ситуации, где требовалось так или иначе нарушить предписания
матери.
ЛО: Мы с тобой из
нее выбрались, использовав образ дерева.
Ольга: Да, дерево.
Сначала я поговорила с ним: «ты живое, а я неживая, поделись со мной своей
жизнью». В роли дерева я разрешила прислониться ко мне. Когда уже в своей роли я
прислонилась к дереву, я почувствовала необходимую мне опору. Группа потом говорила
о том, что это было не дерево, а Крест… Психодраматическое решение
ситуаций, родственных ольгиной, может состоять в том, что мы вводим в сцену
фигуру, дающую клиенту возможность противостоять манипуляциям антагониста, в
данном случае – матери. Это может быть
кто угодно или что угодно, но так или иначе это должен быть персонаж,
обладающий достаточными силами для того, чтобы убедить протагониста.
Протагонист должен войти в эту роль, оказать помощь самому себе, а затем уже в
собственной роли принять эту помощь. В
данном случае это было живое дерево, которое, во-первых, готово было поделиться
своей жизненной силой, а во-вторых, могло доходчиво объяснить, как выглядит
ситуация со стороны, и что в ней надо исправлять.
Для того, чтобы протагонист
мог войти в эту роль, необходимо четко осознать, в чем состоит неправда,
заложенная в сцену «тенью» матери. Ольга
в роли дерева оказалась способна поддержать саму себя, а вот с пониманием
ситуации возникли проблемы, которые и были причиной моего недовольства нашей
работой. Поскольку мы работали на символическом уровне, думал я, наше дерево
поддержало протагониста и позволило безболезненно закончить психодраматическое
действие, но не ответило на главный для Ольги вопрос: как можно вести себя в
ситуациях, предполагающих «измену» по отношении к матери, не впадая в ступор.
Это с точки зрения психодрамы. А с точки зрения агиодрамы мы вообще ни на шаг
не приблизились к пониманию мотивов поведения Ксении.
Ольга была категорически не
согласна с моей оценкой работы, и как выяснилось с течением времени, она была
права. Но вернемся к интервью.
ЛО: Но чего там не
было – так это юродства Христа ради. Юродство было, но оно не было Христа ради.
Ольга: Да, у Ксении
юродство было Христа ради, но в агиодраме мне было необходимо развязать именно
этот узел с мамой.
ЛО: То есть в
агиодраме, такой, как она была, у нас не получилось…
Ольга: Как же не
получилось, получилось…
ЛО: Где же
получилось?
Ольга: А вот тут я
уверена, что работая со святыми в агиодраме, мы все равно обращаемся к ним,
пусть не так, как в молитве или в Церкви, и помощь приходит. Когда Ксения была
в этой яме…
ЛО: Нет, Оля,
давай это жестко разведем: Ксению как Ксению, с одной стороны, и тебя в роли
Ксении – с другой. Ксения в яме не была и под землю не молилась, ты – была и
молилась. У нее – было ради Христа, у тебя – не было.
Ольга: То есть, ты
думаешь, что когда она потеряла мужа, она уже знала все наперед?
ЛО: Нет, теперь я,
как и ты, думаю, что в те три дня, что прошли между смертью и похоронами, ей
открылась такая мера греховности мужа, о которой она не знала и даже
предположить не могла. Даже если мы ошибаемся в деталях, мы все же можем быть
уверены, что с ней произошли грандиозные изменения. Но я не стал бы называть
этот период «ямой».
В обычное горевание никак не укладывается тот факт, что она раздала
свое имущество. У тебя же после смерти мамы не возникало желание продать
квартиру? В переживание горя это не входит. А вот в совокупность действий,
составляющих подвиг по спасению мужа, это входит, это логично.
Это другая роль. Роль «Переживающая смерть мужа» - она душевная,
психологическая; роль «Спасающая мужа» - духовная, трансцендентная.
До духовной роли мы в тот раз не дошли. Вытянувшее тебя из ямы дерево
было своеобразной заменой матери, эта роль позволила совладать с болью, но не
решала проблему психологической зависимости от матери, а уж тем более не
представляло собой духовной роли. Но если ты говоришь, что впоследствии,
несколько месяцев спустя, ко времени виньетки по «Лугу духовному», проблема в
таком виде уже не стояла, можно считать, что именно в тот раз мы положили
«начало благое».
Чтобы понять произошедшее на
агиодраме и в течение трех дней после нее, рассмотрим, что случилось с образом
Ксении, что случилось с зависимостью Ольги от матери, и как эти две темы
связаны между собой.
Ксения, как она представлена в житии, принимает образ безумной, оставаясь при
этом психически здоровой, из любви к
мужу и Христа ради. От психологической роли страдающей вдовы она
поднимается до духовной роли жены, действенно отмаливающей грехи мужа.
Ксения, как она была представлена в агиодраме Ольгой, «застряла» в
своем горе и чувстве вины, в
результате чего мы увидели действительно обезумевшую женщину, а не святую.
Введение фигуры жизнелюбивого дерева помогло протагонисту смягчить боль и
вернуться к реальности, но оставило не разрешенной тему вины. Однако на этом
внутренняя работа не закончилась, Ольга стала читать житие Андрея юродивого и
обнаружила эпизод с многогрешым чиновником. Ей захотелось, чтобы Андрей его
отмолил, то есть впервые в течение
агиодрамы (будем считать переживания Ольги в течение трех последующих дней
частью агиодрамы) ей захотелось
обратиться к Богу. Далее она поняла, что Ксения так и сделала – обратилась
к Богу вместо того, чтобы сфокусироваться на своей потере. Тем самым она
впервые в течение агиодрамы действительно
вошла в роль Ксении.
В агиодраматической части
нашей работы все стало на свои места. Стало понятным, почему в житии
подчеркивается, что муж Ксении ушел без покаяния. Нашел свое логическое
объяснение эпизод с переодеванием в
одежду мужа: такой поступок, с одной стороны, позволял Ксении выглядеть
безумной в глазах окружающих, с другой – подчеркивал, что жена принимает на
себя крест мужа. Наконец, стало ясным, что означала раздача имущества, которая
никак не укладывалась в логику переживания горя.
Следующим ходом
терапевтической работы, который проделала Ольга, было перенесение опыта Ксении
в собственную ситуацию, касающуюся чувства вины перед матерью. Если
рассматривать жизнеописание святой как сюжет – женщина после смерти мужа живет
его жизнью, а не своей, – то здесь было огромное искушение понять житие
буквально, как указание, что мама была права, только она может быть светом в
окошке, даже и после смерти. Ольга смогла преодолеть это искушение, войдя в
роль Ксении.
Здесь сработал хорошо
известный механизм психодрамы: то, чего протагонист не может сделать в своей
роли, он зачатую способен сделать в роли другого человека, тем самым усваивая
новую роль. Пока Ольга была поглощена своими конфликтными чувствами вины,
злости и любви к маме, она не могла, как Ксения, обратиться к Богу. Когда в
роли Ксении это наконец произошло, у Ольги появилась возможность посмотреть на
свою жизнь из позиции «Христа ради». Из этой новой роли поведение, основанное на иррациональном чувстве вины перед матерью,
предстало как грех: посвящая свою
жизнь матери, Ольга фактически поставила ее на место Господа.
Осознание своего поведения
как греха парадоксальным образом снимает чувство вины. Я говорю «парадоксальным
образом», поскольку грех принято ассоциировать с виной. Здесь мы видим тот
случай, когда эти понятия не только не совпадают, но и прямо конфликтуют друг с
другом: до тех пор, пока превалировало чувство вины перед матерью, Ольга не
была способна осознать грех, состоящий в нарушении первой заповеди: «Я Бог
твой, и да не будет у тебя других богов, кроме меня». После осознания фигура
мамы заняла в душе Ольги более подобающее ей место, ореол всемогущества был
разрушен, чувство вины уступило место любви и благодарности.
Разумеется, этот результат не
был устойчивым, склонность виноватить себя по любому поводу не исчезла из
ролевого репертуара Ольги окончательно, но начало было положено. В следующий
раз мы встретились с темой вины восемь месяца спустя на виньетке по патерику
«Луг духовный».
Но прежде, чем говорить о
ней, нужно упомянуть еще одну агиодраму, где Ольга была протагонистом, она
состоялась между агиодрамой о Ксении и патериком. Речь идет об агиодраме
«преподобный Симеон, Христа ради юродивый». Это была очень интересная работа,
одной из тем которой было продолжение работы с зависимостью от матери.
Поскольку она не внесла ничего принципиально нового в понимание Ольгой чувства
вины по сравнению с агиодрамой о Ксении, я не включаю в эту главу интервью о
ней. Однако для развития темы важно понимать, что в течение восьми месяцев шла
интенсивная внутренняя работа, выстраивался механизм, позволяющий различать вину
и ответственность, вину и грех.
Виньетка по патерику «Луг духовный»:
«Каждому надлежит укорять себя во всем» (из патерика)
Виньетка – это короткая,
состоящая из одной сцены, психодрама. Патерики – это небольшие рассказы о
святых, повествующие, в отличие от житий, не обо всей жизни святого, а лишь об
одном каком-то происшествии. Как жанр духовной литературы патерики, вероятно,
следует отнести к притчам. «Луг духовный» был написан антиохийским монахом
Иоанном Мосхом в VII веке и представляет собой
путевые заметки о впечатлениях, полученных им во время путешествия по
палестинским, сирийским и египетским монастырям.
Работа с патериками, помимо
прочего, отличается от работы с житиями способом выбора темы. Я предлагаю
участникам на выбор несколько десятков тем (например, «Искушение»,
«Нестяжательность», «Раздел наследства» или «Уединение» – все это темы,
выделенные в тематическом указателе), и даю 10 минут на то, чтобы каждый нашел
тему, созвучную его настроению или жизненной ситуации. Каждой теме соответствует
несколько глав, содержащих короткие истории о святых. Участник выбирает главу,
не будучи знаком с ее содержанием. Таким, отчасти случайным образом, мы
получаем материал, который наверняка будет небезразличен протагонисту. Ольге
досталась глава «Смирение побеждает вражду» из темы «Самоукорение». Поскольку этот
текст не велик по объему, я приведу его целиком.
|