ПСИХОЛОГИЯ. ПСИХОАНАЛИЗ. ГРУППАНАЛИЗ.

Печаль и маниакально-депрессивные состояния

Существенную часть работы печали, как указывал Фрейд в работе "Печаль и меланхолия”, составляет тестирование реальности. Он говорит, что "в печали этот период времени необходим для детального выполнения повеления, наложенного тестированием реальности, и … выполняя эту работу, Эго достигает освобождения своего либидо от потерянного объекта”. И опять: "Каждое отдельное воспоминание и надежда, которые связывают либидо с объектом, проявляются и гиперкатектированы, и выполняется отвод либидо от них. Почему этот процесс выполнения повеления реальности шаг за шагом, что лежит в основе компромисса, должен быть таким необычайно болезненным, совсем не легко объяснить в терминах душевной экономии. Не имеет значения, что эта боль кажется нам естественной”. И в другом абзаце: "Мы даже не знаем, какими экономическими средствами выполняется работа печали; возможно, однако, здесь нам может помочь следующее предположение. Реальность накладывает свой вердикт - что объект больше не существует - на каждое отдельное воспоминание и надежду, которыми либидо было присоединено к потерянному объекту, и Эго, поставленное перед выбором, разделить ли его судьбу, убеждается суммой нарциссический удовлетворений остаться живым и разорвать свою привязанность к несуществующему объекту. Мы может вообразить, вследствие медленности и постепенности, с которой этот разрыв осуществляется, что потребление необходимой для этого энергии каким-то образом рассасывается в ходе выполнения этой задачи”.

С моей точки зрения, существует тесная связь между тестированием реальности в нормальной печали и ранними процессами в мышлении [mind]. Я утверждаю, что ребенок проходит через состояние ума, сравнимое с печалью взрослого, или, вернее, эта ранняя печаль оживает, когда скорбь переживается в дальнейшей жизни. Важнейший метод, с помощью которого ребенок преодолевает эти состояния печали, есть, на мой взгляд, тестирование реальности; этот процесс, однако, как подчеркивал Фрейд, составляет часть работы печали.

В моей работе "Психогенезис маниакально-депрессивных состояний” я ввела понятие инфантильной депрессивной позиции, и показала связь между этой позицией и маниакально-депрессивными состояниями. Сейчас, чтобы прояснить отношение между инфантильной депрессивной позицией и нормальной печалью, я должна сначала кратко изложить некоторые утверждения той статьи, и затем буду основывать на них свои рассуждения. В ходе этого изложения я также надеюсь внести вклад в дальнейшее понимание связи между нормальной печалью, с одной стороны, и маниакально-депрессивными состояниями, с другой.

Я говорила там, что ребенок переживает депрессивные чувства, которые достигают своего расцвета непосредственно перед, во время и после отнятия от груди. Это состояние ума ребенка я назвала "депрессивной позицией” и говорила о том, что оно есть меланхолия statu nascendi. Объект, о котором печалятся, есть грудь матери и все, что грудь и молоко представляют для детского ума: а именно, любовь, хорошие качества и безопасность. Ребенок чувствует, что потерял все это, и потерял в результате своих собственных неконтролируемых жадных и деструктивных фантазий против груди матери. Дальнейшие страдания в связи с угрозой потери (в это время обоих родителей) возникают в Эдиповой ситуации, которая устанавливается так рано и в такой близкой связи с фрустрациями грудью, что в самом начале в ней доминируют оральные импульсы и страхи. Круг любимых объектов, которые в фантазиях подвергаются нападению и потери которых, вследствие этого, опасаются, расширяется из-за амбивалентных отношений ребенка к его братьям и сестрам. Агрессия против фантазийных братьев и сестер, атакуемых внутри материнского тела, также приводит к чувствам вины и утраты. Сожаление и беспокойство в связи со страхом потери "хороших объектов”, т.е. депрессивная позиция, как свидетельствует мой опыт, является глубочайшим источником болезненных конфликтов в Эдиповой ситуации, равно как и в отношениях ребенка к людям в общем. В нормальном развитии эти чувства печали и страха преодолеваются различными методами.

Вместе с отношением ребенка сначала к матери и вскоре к его отцу и другим людям происходят те процессы интеграции, которым я придаю такое большое значение в моей работе. Ребенок, инкорпорировав своих родителей, чувствует их живущими внутри его тела определенным образом, которым воспринимаются глубокие бессознательные фантазии, - они, в его уме, "внутренние” ("internal” or "inner”) как я назвала их. Таким образом, внутренний мир, строящийся в бессознательном ребенка, соответствует его реальным переживаниям и впечатлениям, которые он получает от людей и внешнего мира, все же изменяется его собственными фантазиями и импульсами. Если это мир людей, преимущественно живущих мирно друг с другом и с Эго, он влечет за собой внутреннюю гармонию, безопасность и интеграцию.

Существует постоянное взаимодействие между тревогами, относящимися к "внешней” матери - как я буду называть ее здесь по контрасту с "внутренней” - и тревогами, относящимися к "внутренней” матери, и методы, используемые Эго при обращении с этими двумя видами тревог тесно взаимосвязаны. В уме ребенка "внутренняя” мать связана с "внешней”, "двойником” которой она является, и которая, однако, посредством самого процесса интернализации служит основой изменений в его уме; т.е., ее образ находится под влиянием его фантазий, под влиянием внутренних стимулов и внешних переживаний всякого рода. Когда внешние ситуации, которые он проживает, становятся интернализированными - и я утверждаю, что так и происходит с самых ранних дней - они следуют одинаковому образцу: они становятся "двойниками” реальных ситуаций, и вновь изменяются по сходным причинам. Факт, что будучи интернализированными, люди, вещи, ситуации и события - весь внутренний мир, который строится - становятся недоступны ребенку для точного наблюдения и составления мнения, и не могут быть протестированы средствами восприятия, доступными в материальном и осязаемом мире, имеет важное значение для фантастической природы этого внутреннего мира. Вытекающие отсюда сомнения, неуверенность и тревоги действуют как сознательный стимул для маленького ребенка наблюдать и достигать уверенности относительно внешнего объектного мира, из которого этот внутренний мир берет начало, и этими средствами лучше понимать свой внутренний мир. Внешняя мать таким образом обеспечивает сознательные доказательства того, какая "внутренняя” мать, любящая она или сердитая, помогающая или мстительная. Степень, в которой внешняя реальность способна опровергнуть тревоги и сожаления, относящиеся к внутренней реальности, варьируется индивидуально, но может рассматриваться как один из критерием нормальности. У детей, у которых так сильно преобладает их внутренний мир, что их тревоги не могут быть удовлетворительно опровергнуты и нейтрализованы даже приятными аспектами их взаимоотношений с людьми, серьезные душевные проблемы неизбежны. С другой стороны, определенное количество даже неприятных переживаний значимо в этом тестировании реальности ребенком, если, через преодоление их, он чувствует, что может сохранить свои объекты, равно как и их любовь к нему и его любовь к ним и, таким образом, сохранить или переустановить внутреннюю жизнь и гармонию перед лицом опасностей.

Все удовлетворения, которые переживает ребенок в отношении со своей матерью, служат для него многочисленными доказательствами того, что любимый объект внутри, равно как и вовне, не разрушен, не превращен в мстительную личность. Увеличение любви и уверенности и уменьшение страхов в результате счастливых переживаний помогают ребенку шаг за шагом преодолеть его депрессию и чувство утраты (печаль). Они позволяют ему тестировать его внутреннюю реальность средствами внешней реальности. Через ощущение себя любимым и через удовлетворение и комфорт от отношений с людьми его уверенность в своих собственных, равно как и в хороших качествах других людей, усиливается, его вера, что его "хорошие” объекты и его собственное Эго могут быть сохранены и предохранены, увеличивается, в то же время как его амбивалентность и острый страх внутреннего разрушения уменьшается.

Неприятные переживания у маленьких детей и отсутствие приятных, особенно отсутствие счастливого и близкого контакта с любимыми людьми, увеличивают амбивалентность, уменьшают уверенность и надежду и подтверждают тревоги, относящиеся к внутренней аннигиляции и внешнему преследованию; более того, они замедляют и, возможно, постоянно сдерживают благотворные процессы, посредством которых в конечном счете достигается внутренняя безопасность.

В процессе приобретения знаний каждая новая частица опыта вписывается в образцы, предоставляемые психической реальностью, господствующей в это время, тогда как психическая реальность ребенка постепенно изменяется под влиянием каждого шага в его прогрессирующем понимании внешней реальности. Каждый такой шаг сопровождается более и более твердым установлением его внутренних "хороших” объектов, и используется Эго как средство преодоления депрессивной позиции.

В другом месте я выражала точку зрения, что каждый ребенок переживает тревоги, которые психотические по содержанию, и что инфантильный невроз есть нормальное средство обращения с этими тревогами и модифицирования их. Этот вывод я могу сейчас подтвердить более точно, как результат моей работы с инфантильной депрессивной позицией, которая привела меня к пониманию того, что это центральная позиция в развитии ребенка. В инфантильном неврозе ранняя депрессивная позиция находит выражение, перерабатывается и постепенно преодолевается, и это является важной частью процесса организации и интеграции, который, вместе с сексуальным развитием, характеризует первые годы жизни. В норме ребенок проходит через свой инфантильный невроз, и ,среди других достижений, приобретает шаг за шагом хорошее отношение к людям и реальности. Я утверждаю, что это удовлетворительное отношение к людям зависит от его успеха в борьбе с хаосом внутри него (депрессивная позиция) и безопасного установления его "хороших” внутренних объектов.

Давайте сейчас рассмотрим более детально методы и механизмы, которые осуществляют это развитие.

У ребенка процессы интроекции и проекции, в которых доминируют агрессия и тревоги, усиливающие друг друга, приводят к страхам преследования ужасными объектами. К таким страхам добавляются страх потерять любимые объекты, т.е. возникает депрессивная позиция. Когда я впервые вела понятие депрессивной позиции, я утверждала, что интроекция всего любимого объекта приводит к беспокойству о том, не разрушится ли этот объект ("плохими” объектами и Оно), и что эти вызывающие страдание чувства и страхи, в дополнение к параноидным страхам и защитам, составляют депрессивную позицию. Существует, таким два типа страхов, чувств и защит, которые, несмотря на то, что очень многообразны [varied in themselves] и тесно связаны друг с другом, на мой взгляд, в целях теоретической ясности, могут быть отделены друг от друга. Первый тип чувств и фантазий преследования характеризуется страхами, относящимися к разрушению Эго внутренними преследователями. Защитами против этих страхов является преимущественно разрушение преследователей неистовыми или скрытными и коварными методами. Эти страхи и защиты я детально рассматривала в другом контексте. Второй тип чувств, составляющих депрессивную позицию, я первоначально описала без введения специального термина для них. Сейчас я предполагаю использовать для этих чувств печали и беспокойства о любимых объектах, страха потерять их и стремления вернуть их простое слово, взятое из повседневного языка - а именно, "тоска” (pinning) по любимому объекту. Короче - преследование ("плохими” объектами) и характерные защиты от него, с одной стороны, и тоска по любимому ("хорошему”) объекту, с другой, составляют депрессивную позицию.

Когда возникает депрессивная позиция, Эго вынуждено (в дополнение к более ранним защитам) развивать методы защиты, которые главным образом направлены против "тоски” по любимому объекту. Это имеет фундаментальное значение для всей организации Эго. Первоначально я назвала эти методы маниакальными защитами , или маниакальной позицией , из-за их связи с маниакально-депрессивными заболеваниям.

Флуктуации между депрессивной и маниакальной позицией составляют существенную часть нормального развития. Эго под действием депрессивных тревог (тревога, что любимые объекты, равно как и само Эго могут быть разрушены) создает всемогущественные (and violent) фантазии, частично с целью сохранить и восстановить любимые объекты. С самого начала эти всемогущественные фантазии, и деструктивные, и репаративные, стимулируют и входят во всю деятельность, интересы и сублимации ребенка. У маленького ребенка исключительных характер его садистических и конструктивных фантазий сочетается с исключительной ужасностью его преследователей - и, на другом конце шкалы, с исключительным совершенством его "хороших” объектов. Идеализация есть существенная часть маниакальной позиции и связана с другим важным элементом этой позиции, а именно, отрицанием. Без частичного и временного отрицания психической реальности Эго не может переносить несчастья, которые, как оно чувствует, ему угрожают, когда депрессивная позиция в разгаре. Всемогущество, отрицание и идеализация, тесно связанные с амбивалентностью, позволяют раннему Эго устоять в некоторой степени против внутренних преследователей и против рабской и рискованной зависимости от его любимых объектов, и таким образом достичь новых успехов в развитии. Процитирую здесь часть моей предыдущей статьи:

В самой ранней фазе преследующие и хорошие объекты (грудь) находятся далеко друг от друга в уме ребенка. Когда, вместе с интроекцией целого и реально объекта, они становятся ближе, Эго вновь и вновь возвращается к механизму - столь важному для развития отношений к объектам - а именно, расщеплению образов (imagos) на любимые и ненавидимые, т.е. на хорошие и опасные.

Возможно, именно в этот момент устанавливается (sets in) амбивалентность, которая, помимо прочего, относится к объектным отношениям - т.е., к целостным и реальным объектам. Амбивалентность, осуществляемая (carried out in) в расщеплении образов, позволяет маленькому ребенку достичь большей уверенности и веры в свои реальные объекты и, таким образом, в свои интернализированные объекты - любить их больше и осуществлять в большей мере свои фантазии о восстановлении любимого объекта. В то же время параноидные тревоги и защиты направлены против "плохих” объектов. Эта поддержка, которую Эго получает от реального "хорошего” объекта, увеличивается механизмом бегства (flight), который осуществляет колебания между внешними и внутренними хорошими объектами. [Идеализация.]

По-видимому, на этой стадии развития выполняется объединение внешних и внутренних, любимых и ненавидимых, реальных и воображаемых объектов таким образом, что каждый шаг в объединении приводит вновь к обновленному расщеплению образов. Но по мере увеличения адаптации к внешнему миру, это расщепление осуществляется в плоскостях, которые постепенно становятся все ближе и ближе к реальности. Это происходит до тех пор, пока не установятся в достаточной степени любовь к реальным и интернализированным объектам и вера в них. Тогда амбивалентность, которая частично служит защитой против собственной ненависти и против ненавидимых и пугающих объектов, будет в нормальном развитии вновь уменьшаться в различной степени.

Как я уже говорила, всемогущество преобладает в ранних фантазиях, и деструктивных, и репаративных, и влияет на сублимации и объектные отношения. Всемогущество, однако, так близко связано в бессознательном с садистическими импульсами, с которыми оно вначале ассоциировано, что ребенок чувствует, что вновь и вновь его попытки совершить репарации не достигают, или не достигнут, успеха. Его садистические импульсы, он чувствует, могут легко взять верх над ним. Маленький ребенок, который не может удовлетворительно доверять своим репаративным и конструктивным чувствам, как мы видели, прибегает к маниакальному всемогуществу. По этой причине на ранней стадии развития Эго не имеет адекватных средств в своем распоряжении для удовлетворительного обращения с виной и тревогой. Все это приводит к необходимости для ребенка - и по этой причине в некоторой степени также и для взрослого - повторять определенные действия обсессивно (что, на мой взгляд, является частью навязчивого повторения), или противоположный метод - обращаться за помощью к всемогуществу и отрицанию. Когда защиты маниакальной природы терпят неудачу, защиты, в которых опасность от различных источников отрицается или минимизируется, Эго вынуждено, взамен этого или одновременно, сражаться со страхами повреждения или дезинтеграции, пытаясь выполнить репарации обсессивным образом. В другом месте я приводила мой вывод, что обсессивные механизмы являются защитой против параноидных тревог, равно как и средством модификации их, и здесь я только кратко покажу связь между обсессивными механизмами и маниакальными защитами в связи с депрессивной позицией в нормальном развитии.

Сам факт, что маниакальные защиты действуют в такой близкой связи с обсессивными защитами, вносит свой вклад в страх Эго что репарации, осуществляемые обсессивными средствами, также потерпят неудачу. Желание контролировать объект, садистическое удовлетворение от победы и уничтожение его, получение преимуществ над ним, триумф над ним, могут так сильно входить в акт репарации (осуществляемый посредством мыслей, действий и сублимаций), что благотворный цикл, начатый этим действием, разрушается. Объекты, которые должны были быть восстановлены, превращаются вновь в преследователей, и, в свою очередь, оживают параноидные страхи. Эти страхи усиливают параноидные механизмы защиты (разрушение объекта), равно как и маниакальные механизмы (управление им или поддержание его в отложенной анимации, и т.д.). Репарация, которая осуществляется, таким образом нарушается или даже аннулируется - согласно степени, с которой эти механизмы активируются. Как результат неудача в выполнении репарации, Эго вынуждено вновь и вновь обращаться к обсессивным и маниакальным защитам.

Когда в ходе нормального развития достигается относительный баланс между любовью и ненавистью, тогда также образуется определенное равновесие между этими противоположными и все-таки тесно связанными методами, и их интенсивность уменьшается. В этой связи я хочу подчеркнуть значение триумфа , тесно связанного с презрением и всемогуществом, как элемента маниакальной позиции. Мы знаем, какую роль соперничество играет в страстном желании ребенка сравняться в достижениях со взрослыми. В дополнение к соперничеству, его смешанное со страхом желание "вырасти” из своих недостатков (в конечном счете преодолеть свою деструктивность и свои плохие внутренние объекты и стать способным управлять ими) служит стимулом для всех его достижений. Согласно моему опыту, желание перевернуть отношение ребенок-родитель, обрести власть над родителями и достичь триумфа над ними, всегда в некоторой степени ассоциировано с импульсом к достижению успеха. Ребенок фантазирует, что придет время, когда он будет сильный, высокий и взрослый, мощный, богатый и потентный, а отец и мать превратятся в беспомощных детей, или наоборот, в его фантазиях, они будут очень старые, слабые, бедные и отвергнутые. Триумф над родителями в таких фантазиях, через чувство вины, к которому он приводит, часто нарушает стремления разного рода. Некоторые люди обречены оставаться неудачниками, т.к. успех всегда подразумевает для низ оскорбление или даже опасность для кого-то другого, в первую очередь триумф над родителями, братьями и сестрами. Действия, которыми они хотят достичь чего-то, могут быть очень конструктивными по своей природе, но неявный триумф и вытекающий ущерб и обида, причиняемые объекту, могут перевесить эти цели в уме субъекта и, следовательно, предотвратить их выполнение. В результате репарация любимым объектам, которые в глубине ума совпадают с теми, над которыми он чувствует триумф, вновь не может быть выполнена и, следовательно, вина остается необлеченной. Триумф субъекта над его объектами неизбежно подразумевает для него их желание триумфа над ним и, следовательно, ведет к неуверенности и чувству преследования. Это может привести к депрессии или усилению маниакальных защит и более сильному контролю его объектов, т.к. он потерпел неудачу в примирении, восстановлении или улучшении их, и, следовательно, чувство преследования ими вновь берет верх. Все это имеет важное влияние на инфантильную депрессивную позицию и успех или неудачу Эго в преодолении ее. Триумф над его внутренними объектами, которые Эго маленького ребенка контролирует, унижает и мучает, составляет часть деструктивного аспекта маниакальной позиции, которая нарушает репарацию и воссоздание его внутреннего мира и мира и гармонии в нем, и, таким образом, триумф препятствует работе ранней печали.

Для иллюстрации этих процессов развития давайте рассмотрим некоторые черты, которые можно наблюдать у гипоманиакальных людей. Характерной чертой отношения гипоманиакальной личности к людям, принципам и событиям является их склонность к преувеличенным оценкам: сверхвосхищение (идеализация) или презрение (обесценивание). Вместе с этим он имеет тенденцию относиться ко всему в большом масштабе, думать в больших числах, все это в соответствии с величием его всемогущества, которым он защищает себя против страха потери единственного незаменимого объекта, своей матери, о которой он, по существу, все еще печалится. Его тенденция минимизировать значение деталей и малых чисел, частая зависимость (casualness????) от деталей и презрение к сознательности ярко контрастирует с очень доскональными методами, концентрацией на мельчайших вещах (Фрейд), которые являются частью обсессивных механизмов.

Это презрение, однако, также в некоторой степени основывается на отрицании. Он должен отрицать свой импульс сделать обширные и детальные репарации, потому что он должен отрицать причину репарации, а именно, повреждение объекта и последующие сожаление и вину.

Возвращаясь к ходу раннего развития, мы должны сказать, что каждый шаг в эмоциональном, интеллектуальном и физическом росте используется Эго как средство преодоления депрессивной позиции. Рост у ребенка сноровки, способностей и умений увеличивает его веру в психическую реальность его конструктивных тенденций, в его способность управлять и контролировать свои враждебные импульсы, равно как и свои "плохие” внутренние объекты. Таким образом тревоги из различных источников облегчаются, и эго приводит к уменьшению агрессии и, в свою очередь, его подозрительности к "плохим” внешним и внутренним объектам. Усиливающееся Эго, с его большей верой в людей, может затем пойти еще дальше в направлении объединения своих образов - внешних, внутренних, любимых и ненавидимых - и в направлении дальнейшего смягчения ненависти средствами любви и, таким образом, к общему процессу интеграции.

Когда вера ребенка в его способность любить, в его репаративную силу и в интеграцию и безопасность его хорошего внутреннего мира увеличивается как результат постоянных и разнообразных доказательств и контрдоказательств, получаемых при тестировании внешней реальности, маниакальное всемогущество и обсессивная природа импульсов к репарации уменьшаются, что означает, в общем, что инфантильный невроз пройден. [has passed]

Сейчас мы должны связать инфантильную депрессивную позицию с нормальной печалью. Мучительность реальной потери любимого человека, с моей точки зрения, в значительной степени увеличивается бессознательными фантазиями о потере также его внутренних "хороших” объектов. Он тогда чувствует, что его внутренние "плохие” объекты преобладают и его внутреннему миру угрожает разрушение. Мы знаем, что потеря любимого человека приводит у печалящегося к импульсу переустановить потерянный любимый объект в Эго. (Фрейд и Абрахам). С моей точки зрения, он не только принимает в себя (ре-инкорпорирует) личность, которую он потерял, но также переустанавливает его интернализированные хорошие объекты (в конечном счете своих любимых родителей), которые стали частью его внутреннего мира с самых ранних стадий его развития. Они также ощущаются погибшими, разрушенными, когда происходит потеря любимого человека. Вследствие этого ранняя депрессивная позиция, и вместе с ней тревоги, вины и чувства потери и вины происходящие от ранней ситуации, связанной с грудью, Эдиповой ситуации и всех других источников, реактивируются. Вместе со всеми этими эмоциями страх быть ограбленным и наказанным обоими опасными родителями - т.е. чувство преследования - также оживает в глубоких слоях психики.

Если, например, у женщины умирает ребенок, вместе с печалью и болью, ее ранний страх быть ограбленной "плохой” депрессивной матерью реактивируется и подтверждается. Ее собственные ранние агрессивные фантазии о том, чтобы украсть у матери детей, приводят к страху и чувству, что ее наказали, и это усиливает амбивалентность и приводит к ненависти и недоверию к окружающим. Усиление чувства преследования в состоянии печали еще более болезненно потому, что в результате увеличения амбивалентности и недоверия, дружеские отношения с людьми, которые могли бы так помочь в это время, затрудняются.

Боль, переживаемая в медленном процессе тестирования реальности в работе печали, таким образом, кажется частично обусловленной необходимость, не только обновить связи с внешним миром и таким образом сознательно пережить потерю, но и в то же время посредством этого воссоздать с болью внутренний мир, которому грозит разрушение и гибель. Тогда как маленький ребенок, проходя через депрессивную позицию, борется, в своем бессознательном, задачей установления и интеграции своего внутреннего мира, также и печалящийся человек проходит через боль его восстановления и реинтеграции.

В нормальной печали реактивируются ранние психотические тревоги, печалящийся человек, фактически, болен, но, т.к. состояние его ума столь обычно и кажется столь естественным для нас, мы не называем печаль болезнью. (По аналогичным причинам, до недавнего времени, инфантильные неврозы нормальных детей не распознавались как таковые). Сформулирую мои выводы более точно: я должна сказать, что в печали субъект проходит через модифицированное и временное маниакально-депрессивное состояние и преодолевает его, таким образом повторяя, хотя в других обстоятельствах и с другими проявлениями, процессы, через которые ребенок нормально проходит в его раннем развитии.

Величайшая опасность для печалящегося человека состоим в повороте его ненависти, направленной против утраченного любимого человека, на самого себя. Одним из способов, которым ненависть выражает себя в ситуации печали, есть чувство триумфа над умершим. Я уже говорила ранее в этой статье о триумфе как части маниакальной позиции в инфантильном развитии. Инфантильные желания смерти родителям, братьям и сестрам реально выполняются, когда умирает любимый человек, т.к. он неизбежно в некоторой степени представляет собой самые ранние значимый фигуры и, следовательно, берет на себя часть чувств, относящихся к ним. Таким образом его смерть, разрушительная по другим причинам, в некоторой степени ощущается как победа, приводит к триумфу и, следовательно, еще более к вине.

В этом вопросе я нахожу, что мой взгляд отличается от взгляда Фрейда, который утверждает: "Во-первых, тогда: в нормальной печали также потеря объекта несомненно преодолевается, и этот процесс также поглощает всю энергию Эго, пока он длится. Почему тогда он не создает экономическое условие для фазы триумфа после своего завершения или, по крайней мере, не дает слабые признаки такого состояния? Я нахожу, что невозможно без подготовки ответить на это возражение”. Мой опыт свидетельствует, что чувства триумфа неизбежно связаны с нормальной печалью, и имеют эффект замедления работы печали, или даже усиливают трудности и боль, которые испытывает печалящийся. Когда ненависть к утраченному любимому объекту в ее различных манифестациях берет верх в печалящемся человеке, это не только превращает любимую фигуру в преследователя, но также ослабляет веру печалящегося в его хорошие внутренние объекты. Ослабленная вера в хорошие объекты нарушает наиболее болезненно процесс идеализации, который является существенным промежуточным шагом ментального развития. У маленького ребенка идеализированная мать служит защитой против репрессивной или мертвой матери и против всех плохих объектов, и поэтому представляет собой безопасность и саму жизнь. Как мы знаем, печалящийся получает большое облегчение от воспоминания о доброте и хороших качествах умершего, и то частично из-за утешения, которое он переживает от сохранения своего любимого объекта в настоящем времени как идеализированного объекта.

Временные состояния подъема (elation), которые возникают между скорбью и страданием в нормальной печали имеют маниакальный характер и обусловлены чувством внутреннего обладания совершенным любимым объектом (идеализированным). В любое время, однако, когда у печалящегося нахлынет ненависть к любимому лицу, его вера в него разрушается и процесс идеализации также нарушается. (Его ненависть к любимому лицу усиливается страхом, что своей смертью любимый человек стремился наказать , как в прошлом он чувствовал, что его мать, когда ее не было с ним и когда он хотел ее, умерла, чтобы наказать его). Только постепенно, приобретая веру во внешние объекты и ценности разного рода, в норме печалящийся становится способным вновь усилить свое доверие к утраченным любимым людям. Тогда он может вновь перенести понимание того, что объект не был совершенным, и все-таки не потерять веру и любовь к нему и не бояться его возмездия. Когда эта стадия достигается, важный шаг в работе печали а в направлении ее преодоления, совершен.

Чтобы проиллюстрировать пути, которыми в норме печалящийся переустанавливает связи с внешним миром, приведу пример. Миссис А. в первые несколько дней после ужасной потери своего маленького сына, который внезапно умер, когда был в школе, принялась сортировать письма, оставляя его и отбрасывая другие. Она таким образом бессознательно пыталась восстановить его и сохранить его внутри себя, и выбросить все, что она считала безразличным, или даже враждебным - т.е. "плохие” объекты, опасные выделения и плохие чувства.

Некоторые люди в печали приводят в порядок дом и изменяют обстановку, действия, которые происходят от усиления обсессивных механизмов, которые являются повторением одной из защит, используемых для борьбы с инфантильной депрессивной позицией.

В первую неделю после смерти сына она мало плакала, и слезы не давали ей облегчения, как в дальнейшем, Она чувствовала, что дни ее сочтены, она физически разрушена. Однако, ей давало некоторое облегчение общение с одним или двумя близкими людьми. На этой стадии у миссис А,, которая обычно видела сны каждую ночь, полностью прекратились сновидения из-за ее глубокого бессознательного отрицания ее действительной потери. В конце недели она видела следующее сновидение:

Она видела двоих, мать и сына. Мать была одета в черное платье. Сновидица знала, что этот мальчик умер, или умрет. В ее чувствах не было сожаления, но даже след враждебности к этим людям.

Ассоциации привели к важному воспоминанию. Когда миссис А. была маленькой девочкой, ее брат, который имел трудности в школе, собирался обучаться у своего школьного товарища одного с ним возраста (Я назову его Б.). Мать Б. пришла к матери миссис А., чтобы договориться о репетиторстве, и миссис А. помнит этот случай с очень сильными чувствами. Мать Б. вела себя покровительственно, и ее собственная мать, как ей показалось, была несколько огорчена. Она сама чувствовала, что страшный позор обрушился на ее брата, которым она восхищалась и которого очень любила, и на всю семью. Ее брат, на несколько лет старше ее, казался ей полным знаний, мастерства и силы - образец всех добродетелей, и ее идеал был разрушен, когда его трудности в школе вышли на свет. Сила ее чувств в связи с этим случаем, как непоправимым несчастьем, которая существовала в ее памяти, была, однако, связана с ее бессознательным чувством вины. Она чувствовала, что это было исполнением ее собственных злобных желаний. Ее брат был очень огорчен этой ситуацией, и выражал значительную нелюбовь и ненависть к другому мальчику. Миссис А. в то время идентифицировала себя с ним в этих мстительных чувствах. В сновидении два человека, которых миссис А. видела, были Б. и его мать, и факт, что мальчик умер, выражал раннее желание миссис А. смерти этому мальчику. В то же время, однако, желание смерти своему собственному брату и желание наказать свою мать потерей ее сына - очень глубоко вытесненные желания - были частью ее мыслей сновидения. Теперь оказалось, что миссис А., со всем ее восхищением и любовью к своему брату, ревновала к нему по различным поводам, завидовала его большим знаниям, его умственному и физическому превосходству, и также его обладанию пенисом. Ее ревность к ее горячо любимой матери, имеющей такого сына, вносила свой вклад в желание смерти брату. Одна из мыслей сновидения, таким образом, была: "Сын матери умер, или умрет. Это сын той неприятной женщины, которая обидела мою мать и брата, он должен умереть.” Но в более глубоких слоях также реактивируется желание смерти ее брату, и эта мысль сновидения такова: "Умер сын моей матери, а не мой собственный”. (И ее мать, и ее брат уже на самом деле умерли.) Здесь проявились противоположные чувства -симпатия к матери и сожаление о себе самой. Она чувствует: "Одной такой смерти достаточно. Моя мать потеряла своего сына, она не должна потерять также своего внука”. Когда ее брат умер, кроме огромного горя, она бессознательно чувствовала триумф над ним, происходящий от ее ранней ревности и ненависти, и соответствующих чувств вины. Она перенесла некоторые из ее чувств к своему брату в свое отношение к сыну. В своем сыне она также любила своего брата, но в это же время, некоторая амбивалентность к брату, хотя и модифицированная сильными материнскими чувствами, также переносилась на ее сына. Печаль о брате, вместе с сожалением, триумфом и виной, переживаемым в отношении к нему, вошли в ее сегодняшнюю печаль и проявились в сновидении.

Давайте рассмотрим взаимодействие защит, как они проявляются в этом материале. Когда произошла потеря, маниакальная защита усилилась, и отрицание, в частности, стало играть существенную роль. Бессознательно миссис А. отвергала факт, что ее сын умер. Когда она уже не могла более полагаться на это отрицание в такой степени, но еще не была способна встретиться лицом к лицу с болью и страданием, триумф, другой элемент маниакальной позиции, стал усиливаться. "Это совсем не болезненно”, - по-видимому, говорят мысли сновидения, как показывают ассоциации, - "если умер какой-то мальчик. Это даже хорошо. Сейчас я осуществила свою месть этому неприятному мальчику, который обидел моего брата”. Факт, что триумф над братом также ожил и усилился, стал очевиден только после тяжелой аналитической работы. Но этот триумф был ассоциирован с управлением интернализированными матерью и братом, и триумфом над ними. На этой стадии контроль над ее внутренними объектами усилился, несчастье и печаль были смещены с нее на ее интернализированную мать. Здесь отрицание вновь входит в игру - отрицание психической реальности, что она и ее внутренняя мать страдали вместе. Сострадание и любовь к внутренней матери отрицались, чувство мести и триумф над интернализированными объектами и управление ими усилилось, и частично вследствие ее собственных мстительных чувств, они превратились в преследователей.

В сновидении был только один легкий намек на растущее у миссис А. бессознательное знание (указывающее, что отрицание ослабло), что это была она сама , кто потерял своего сына. Днем накануне сновидения она одевала черное платье с белым воротником. У женщины в сновидении тоже было что-то белое вокруг шеи на ее черном платье.

Через две ночи после этого сновидения ей приснилось вновь:

Она летает со своим сыном, и он исчезает. Она чувствует, что это означает его смерть - что он утонул. Она чувствует, что будто бы тоже должна утонуть - но затем она делает усилие и избегает опасности и остается в живых.

Ассоциации показывают, что в сновидении она решает, что не должна умирать с ее сыном, а должна выжить. По-видимому, даже во сне она чувствует, что хорошо остаться живо и плохо умереть. В этом сновидении бессознательное понимание ее потери белее доступно, чем два дня назад. Сожаление и вина проявляются ближе. Очевидное чувство триумфа исчезло, но ясно, что оно лишь уменьшилось. Оно все еще присутствует в ее удовлетворении тем, что она осталась живой - по контрасту со смертью ее сына. Чувства вины, которые уже ощущались, были частично связаны с этим элементом триумфа.

Напомню здесь высказывание Фрейда из его работы "Печаль и меланхолия”: "Реальность накладывает свой вердикт - что объект больше не существует - на каждое отдельное воспоминание и надежду, которыми либидо было присоединено к потерянному объекту, и Эго, поставленное перед выбором, разделить ли его судьбу, убеждается суммой нарциссический удовлетворений остаться живым и разорвать свою привязанность к несуществующему объекту.” С моей точки зрения, это "нарциссическое удовлетворение” содержит в мягкой форме элемент триумфа, который Фрейд, по-видимому, считал не входящим в нормальную печаль.

Во время второй недели ее печали миссис А. нашла некоторое удовольствие в рассматривании красиво расположенных домов в пригороде, и в желании иметь такой дом. Но это удовольствие вскоре было прервано приступами отчаяния и горя. Теперь она сильно плакала, и находила облегчение в слезах. Утешение, которое она нашла в рассматривании домов, происходило от восстановления внутреннего мира в ее фантазии через этот интерес и также от получения удовольствия от знания, что дама других людей и хорошие объекты существуют. В конце концов это представляло собой восстановление ее хороших родителей, внешне и внутренне, объединение их, их счастье и созидательность. В своем уме она совершила репарацию своим родителям за убийство, в фантазии, их детей и за что она предчувствовала их гнев. Таким образом ее страз, что смерть ее сына была наказанием ее мстительными родителями, терял силу, и также уменьшалось чувство, что ее сын наказывает ее своей смертью. Уменьшение ненависти и страха в свою очередь позволило печали проявиться с полной силой. Увеличение недоверия и страхов усилило ее чувство преследования и управления ею внутренними объектами и усилило ее потребность управлять ими. Все это выразило себя в ожесточении ее внутренних отношений и чувств -т.е., в усилении маниакальных защит. (Это было показано в ее первом сновидении.) Если они вновь уменьшатся благодаря усилению веры субъекта в хорошие качества - его собственные и чужие - и страхи уменьшатся, печалящийся будет способен подчиниться своим собственным чувствам, и выплакать свою печаль о реальной потере.