Концепция «двойного послания» возникла в
1950-х годах, когда известный англоамериканский ученый-полимат Грегори
Бейтсон вместе со своими коллегами, психиатром Доном Д. Джексоном и
психотерапевтами Джоном Уиклендом и Джеем Хейли, начал исследовать
проблемы логических искажений при коммуникации.
Рассуждения Бейсона основывались на том,
что в человеческом общении правильная логическая классификация
аргументов постоянно нарушается, что и приводит к недопониманию. Ведь
разговаривая друг с другом, мы используем не только буквальные значения
фраз, но и различные коммуникативные модусы: игру, фантазию, ритуал,
метафору, юмор. Они создают разные контексты, в которых может быть
истолковано сообщение. Если оба участника коммуникации интерпретируют
контекст одинаково, они достигают взаимопонимания, но очень часто, к
сожалению, этого не происходит. Кроме того, мы можем искусно
симулировать эти модальные идентификаторы, выражая фальшивое дружелюбие
или неискренне смеясь над чьей-то шуткой. Человек способен проделывать
это и бессознательно, скрывая от самого себя настоящие эмоции и мотивы
собственных поступков.
Хейли подметил, что от здорового
человека шизофреника отличают в том числе и серьезные проблемы с
распознаванием коммуникативных модальностей: он не понимает, что имеют в
виду другие люди и не знает, как правильно подать свои собственные
сообщения, чтобы окружающие его поняли. Он может не распознать шутку или
метафору или использовать их в неуместных ситуациях — словно у него
начисто отсутствует ключ к пониманию контекстов. Бейтсон оказался первым
человеком, предположившим, что этот «ключ» теряется не из–за разовой
детской травмы, а в процессе приспособления к повторяющимся однотипным
ситуациям. Но к чему можно адаптироваться такой ценой? Отсутствие правил
трактовки было бы уместно в мире, где общение лишено логики — там, где
человек теряет связь между декларируемым и реальным положением дел.
Поэтому ученый попытался смоделировать ситуацию, которая, повторяясь,
смогла бы сформировать такое восприятие — что и привело его к идее о
«двойном послании».
Вот как вкратце можно описать суть
концепции double bind: субъект получает двойное послание на различных
коммуникативных уровнях: на словах выражается одно, а в интонации или
невербальном поведении — другое. Например, на словах выражается
нежность, а невербально — отторжение, на словах — одобрение, а
невербально — осуждение и т.д. В своей статье «К теории шизофрении»
Бейтсон приводит типичную схему такого послания:
Субъекту сообщается первичное негативное предписание. Оно может принимать одну из двух форм:
а) «Не делай того-то и того-то, иначе я накажу тебя» или
б) «Если ты не сделаешь того-то и того-то, я накажу тебя»
Одновременно передается вторичное
предписание, которое конфликтует с первым. Оно возникает на более
абстрактном уровне коммуникации: это могут быть поза, жест, тон голоса,
контекст сообщения. Например: «не считай это наказанием», «не считай,
что это я тебя наказываю», «не подчиняйся моим запретам», «не думай о
том, чего ты не должен делать». Оба предписания достаточно категоричны,
чтобы человек побоялся их нарушить. При этом он не может ни избежать
парадоксальной ситуации, ни прояснить, какое из предписаний является
истинным — потому что уличение собеседника в противоречии тоже приведет к
конфликту.
Например, если мать одновременно
испытывает и враждебность, и привязанность к cыну и в конце дня хочет
отдохнуть от его присутствия, она может сказать: «Иди спать, ты устал. Я
хочу, чтобы ты уснул». Эти слова внешне выражают заботу, но на самом
деле маскирует другой посыл: «Ты мне надоел, убирайся с глаз моих!» Если
ребенок правильно понял подтекст, он обнаруживает, что мать не хочет
его видеть, но зачем-то обманывает его, симулируя любовь и заботу. Но
обнаружение этого открытия чревато гневом матери («как тебе не стыдно
обвинять меня в том, что я тебя не люблю!»). Поэтому ребенку проще
принять как факт то, что о нем заботятся таким странным образом, чем
уличить маму в неискренности.
Невозможность фидбека
В разовых случаях подобное проделывают
многие родители, и это далеко не всегда приводит к серьезным
последствиям. Но если такие ситуации повторяются слишком часто, ребенок
оказывается дезориентирован — для него жизненно важно правильно
реагировать на сообщения мамы и папы, но при этом он регулярно получает
два разноуровневых месседжа, один из которых отрицает другой. Через
какое-то время он начинает воспринимать такую ситуацию как привычное
положение дел и пытается к ней приспособиться. И тут-то с его гибкой
психикой происходят интересные изменения. Индивид, выросший в таких
условиях, может со временем совсем потерять способность к
метакоммуникации — обмену уточняющими сообщениями по поводу
коммуникации. А ведь обратная связь — важнейшая часть социального
взаимодействия, и множество потенциальных конфликтов и неприятных ошибок
мы предотвращаем фразами вроде «Что ты имеешь в виду?», «Почему ты это
сделал?», «Я правильно тебя понял?».
Потеря этой способности приводит к
полной неразберихе в общении. «Если человеку говорят: «Что бы ты хотел
делать сегодня?», он не может правильно определить по контексту, по тону
голоса и жестам: то ли его ругают за то, что он сделал вчера, то ли к
нему обращаются с сексуальным предложением… И вообще, что имеется в
виду?» — приводит пример Бейтсон.
Чтобы хоть как-то прояснить окружающую
реальность, хроническая жертва двойного послания обычно прибегает к
одной из трех базовых стратегий, которые и проявляются как
шизофренические симптомы. Первая — буквальная трактовка всего, что
говорится окружающими, когда человек вообще отказывается от попыток
понять контекст и рассматривает все метакоммуникативные сообщения как
недостойные внимания.
Второй вариант — прямо противоположный:
пациент привыкает игнорировать буквальное значение посланий и ищет во
всем скрытый смысл, доходя в своих поисках до абсурда. И, наконец,
третья возможность — эскапизм: можно попробовать совсем избавиться от
коммуникации, чтобы избежать связанных с ней проблем.
Но и те, кому повезло вырасти в семьях,
где принято выражать свои желания предельно ясно и однозначно, не
застрахованы от двойных посланий во взрослой жизни. К сожалению, это
распространенная практика в общении — в первую очередь, потому, что у
людей нередко возникают противоречия между представлениями о том, что
они должны чувствовать/ как они должны себя вести и тем, что они делают
или чувствуют на самом деле. Например, человек считает, что для того,
чтобы «быть хорошим», он должен проявлять к другому теплые эмоции,
которых на самом деле не испытывает, но боится это признать. Или,
наоборот, у него появляется нежелательная привязанность, которую он
считает долгом подавлять и которая проявляется на невербальном уровне.
Транслируя номинальное сообщение,
противоречащее реальному положению дел, спикер сталкивается с
нежелательной реакцией адресата, и не всегда может сдержать свое
раздражение. Адресат, в свою очередь, оказывается в не менее дурацком
положении — вроде бы он действовал в полном соответствии с ожиданиями
партнера по коммуникации, но вместо одобрения его наказывают непонятно
за что.
Свою идею о том, что именно двойное
послание вызывает шизофрению, Бейтсон не подкреплял серьезными
статистическими исследованиями: его доказательная база строилась в
основном на анализе письменных и устных отчетов психотерапевтов,
звукозаписях психотерапевтических интервью и показаниях родителей
пациентов-шизофреников. Однозначного подтверждения эта теория не
получила до сих пор — согласно современным научным представлениям,
шизофрения может быть вызвана целой совокупностью факторов, начиная с
наследственности и заканчивая проблемами в семье.
Но концепция Бейтсона не только стала
альтернативной теорией происхождения шизофрении, но и помогла
психотерапевтам лучше разбираться во внутренних конфликтах пациентов, а
также дала толчок к развитию НЛП. Правда, в НЛП «двойное послание»
трактуется немного иначе: собеседнику представляет иллюзорный выбор из
двух вариантов, из которых оба выгодны спикеру. Классический пример,
перекочевавший в арсенал менеджеров по продажам — «Вы будете
расплачиваться наличными или кредиткой?» (о том, что посетитель может
вообще не сделать покупки, и речи не идет).
Впрочем, сам Бейтсон считал, что double
bind может быть не только средством манипуляции, но и вполне здоровым
стимулом к развитию. В качестве примера он приводил буддистские коаны:
мастера дзен часто ставят учеников в парадоксальные ситуации, чтобы
вызвать переход на новую ступень восприятия и просветление. Отличие
хорошего ученика от потенциального шизофреника — в способности решить
задачу творчески и увидеть не только два противоречащих друг другу
варианта, но и «третий путь». В этом помогает отсутствие эмоциональных
связей с источником парадокса: именно эмоциональная зависимость от
близких людей часто мешает нам подняться над ситуацией и избежать
ловушки двойного послания.
|